Кожинов прозревает сущность отечественных реформаторов 1990-х – 2000-х годов и утверждает, что они продолжают руководствоваться марксизмом в проводимых реформах, поскольку убеждены в том, что ""радикальное" изменение производственных отношений (прежде всего, понятно, форм собственности) само по себе и весьма быстро приведёт к экономическому расцвету". И двадцать лет приватизации говорят сами за себя: ни одно большое предприятие не стало лучше работать, осваивать новые технологии после передачи в частную собственность. Эту вроде бы простенькую истину, озвученную чуть более десяти лет назад, не под силу освоить командам президента и первого министра, и они с младенческой наивностью продолжают раздавать государственное добро. Последние их желания – сбросить большинство оборонных государственных корпораций с плеч державы в частные руки, освободиться от массового государственного образования – особенно показательны. А ведь Кожинов предупреждает: "Каждое резкое ослабление государства ставило Россию на грань гибели".
Тема революции стала, пожалуй, центральной в историческом цикле работ В. Кожинова. В книге "Россия. Век ХХ-й (1901-1939)" он прозревает одну из ведущих причин революции начала двадцатого столетия: "Революции совершаются не от слабости, а от силы (здесь и далее курсив мой. – В.К.), не от недостаточности, а от избытка". Для подтверждения своего тезиса Вадим Валерианович приводит примеры английской и французской революций, произошедших в момент достижения этими странами "исключительной мощи". Россия к 1917 году была также мощной державой, в которой предприниматели, купцы, интеллигенция и рабочие предполагали, что "кардинальное изменение социально-политичес- кого строя приведёт их … к безграничным достижениям. … Стремились не просто к более обеспеченной жизни… , но хотели получить свою долю власти, высоко поднять своё общественное положение".
На мой взгляд, мысль Кожинова отчасти можно применить и к горбачёвской революции-перестройке, начатой "сверху" и поддержанной "низами". Привыкшие к стабильности и достатку в конце1970-х – начале 1980-х годов многие советские граждане (и в первую очередь столичная интеллигенция) захотели большего и безумно приняли сначала "перестройку, демократизацию и гласность", построение "социализма с человеческим лицом", а затем и рыночную экономику.
Однако мне видится, что сила таланта Кожинова максимально выразилась не в исторических исследованиях, а в размышлениях о русской литературе. Так, в статье о романе М.Шолохова "Тихий Дон" Вадим Валерианович, осмысляя любовь Григория и Аксиньи, проникает в самую суть революционных событий. Чувство, вспыхнувшее между героями, по мысли Кожинова, "и есть, если угодно, революция, одно из её воплощений, а в самом художественном мире "Тихого Дона" – даже безусловно главнейшее, основополагающее её воплощение". Критик обнаруживает "преступность" этой роковой любви, её разрушительность, направленную и на внутренний мир героев и на семейный уклад. Распад же "семьи Мелеховых означает распад всего, всей цельности созданного в "Тихом Доне" мира". Поэтому Кожинов приходит к выводу: "история семьи Мелеховых – это в определённом смысле и есть история революции". Так от жизни казачьей семьи Кожинов переходит к бытию народа, показанному Шолоховым в контексте распада традиционных связей, утраты внутреннего единства, слома духовно-нравственных скреп. Критик справедливо утверждает, что "Тихий Дон" Шолохова "подобно творениям Шекспира и Гомера, обращён не к сегодняшнему, а к вечному противостоянию". Оно не сводится в романе к борьбе красных и белых. Это "извечная битва дьявола с Богом", которая "разрастается и обостряется во время революции".
Подобная глубина и сила дарования Кожинова воплотилась также в понимании других произведений русской литературы: от написанных в древний период отечественной словесности до созданных на исходе ХХ века.