– Выпить хочешь? – спросил Зайцев чуть жёстче, чем следовало, чуть насмешливее.
– Если это предложение, то не возражаю… Но главное не в этом… Отпустил бы ты своих подследственных, пусть себе идут, пусть радуются жизни… Повидаться бы надо, капитан.
– Неужели мыслишка завелась? – спросил Зайцев, и голос его дрогнул, дрогнул насмешливый и жестковатый голос многоопытного следователя Зайцева. Спохватился он, понял, что не надо бы ему с Ваней вот так-то, понял, что не будет он звонить без дела, и на выпивку намекать тоже не станет, гордыня не позволит. От угощения не откажется, но просить… Нет.
– Мыслишки они ведь такие… Как мыши в сарае… Шелестят, шелестят, грызут… Погрызут дырочку, глядишь луч света ударит снаружи… А луч света, как ты догадываешься, он ведь в любом деле…
– Ты где? – прервал Зайцев бомжаровское словоблудие.
– Чаи с Машей гоняем… Приходи к нам, все веселее будет… Если по дороге захватишь чего-нибудь с собой, мы с Машей будем это только приветствовать… Не знаю, что ты подумал по своей испорченности, но я имею в виду тортик к чаю… Да, Маша?
– Ты где? – повторил Зайцев, поигрывая желваками.
– У Маши дома… Вообще-то её зовут Мария Константиновна, но мне она позволила называть её Машей. В этой квартире живёт её дочка, Элеонора Юрьевна, и девочка Натали здесь жила… Но их сейчас здесь нет… Элеонора на работе, а Натали похитили нехорошие люди… Мы с Машей во дворе познакомились, на скамеечке… Тут в скверике скамеечка стоит, покрашенная голубой краской…
– Еду, – сказал Зайцев и положил трубку.
Когда раздался звонок в прихожей, дверь открывать пошла Мария Константиновна.
– Не разувайтесь, – сказала она. – Последнее время у нас столько народу бывает… Проходите на кухню, Ваня вас ждёт.
Зайцев быстрым, порывистым шагом прошёл по коридору и возник в дверях перед бомжарой. Он молча поставил на стол коробку с тортом и обернулся к бомжаре.
– Как понимать? – спросил он.
– Садись, капитан, – благодушно сказал Ваня, указывая на свободную табуретку.
Рядом присела Мария Константиновна.
– Маша хочет дать чистосердечные показания, – негромко произнес бомжара, разливая чай по чашкам. – Да, Маша?
– Да какие показания, что ты несёшь, Ваня… Что есть, то и есть… Не знаю, как всё у вас сложится в вашем деле, – женщина виновато посмотрела на Зайцева, – но деньги я достала. Дачу продала… Сосед давно к ней присматривался… А тут такое несчастье… Ну я и решилась… Как говорится, сам бог велел.
– Так, – Зайцев положил кулаки на стол. – И деньги он вам уже вручил?
– Да они всё время у него наизготовке были. Он давно вокруг меня кругами ходил…
– Так, – повторил Зайцев. – А где сейчас эти деньги?
– Утром я Эле отдала. А она тут же отнесла в назначенное место… Куда ей бандиты велели положить. Урна какая-то в квартале отсюда.
– Зачем же вы так, господи! – простонал Зайцев, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. – Мы бы устроили засаду и взяли бы их тёпленькими! Мы же обо всём договорились с Элеонорой Юрьевной, она согласилась…
– Ребёнком рисковать побоялась, – сказала женщина. – Как можно её осуждать? Мы с ней посоветовались, и она отнесла деньги в ту урну, будь она проклята.
– Так, – опять повторил Зайцев и подвигал свои кулаки по скатерти. – Даже не знаю, что теперь делать… Что скажешь, Ваня? – в полной растерянности произнес следователь.
– Знаешь, капитан… Есть законы, а есть жизнь… А мать есть мать… И никто её не может судить, а тем более осуждать. Маша, я правильно говорю?
– Правильно, Ваня, все правильно, – кивнула женщина, но было в ее голосе сомнение, было что-то невысказанное.
– Значит, так, – бомжара решительно поднялся и вышел из-за стола. – Я с вашего позволения отлучусь ненадолго… Дела, знаете ли… Без меня не расходиться. Дождитесь.
И смутившись собственного серьёзного тона, бомжара привычно ссутулился и, заворачивая носки ботинок внутрь, вышел из квартиры, плотно, до щелчка замка, закрыв за собой дверь.
Через полчаса в прихожей раздался звонок. Мария Константиновна открыла дверь, тихо охнула, схватилась за сердце и присела на подвернувшуюся табуретку.