Завтра или послезавтра всё вам подробно опишу, а на сегодня всё.
Поклон и от Ильи с Катей. Простите и благословите.
Ваша Пашенька".
Пашенька запечатала письмо, старательно вывела адрес и, накинув пальто, сбегала к магазину, где находился ближайший почтовый ящик. Дорогой опять думала о Ване, и опять пришла в недоумение.
"Да! Но что я ему скажу? Ванечка, не молись? Глупо!"
Но не только это тревожило её. Беспокоил и Савва Юрьевич – что ему от неё надо?
Вернувшись домой, Пашенька присела на тахту и, кажется, немного вздремнула. Сон её был так тонок и короток, что, пожалуй, она не спала, хотя тяжесть с души сошла, и усталости не было. Поднявшись, прошлась по комнате, подошла к окну. Вечер был тихий. Иней искрился на ветвях корявых клёнов, кустах аккуратно постриженной чайной розы вдоль тротуара. Длинные тени вытянулись через весь двор.
Пашенька уже начала беспокоиться и с тревогой поглядывать на часы, когда, наконец, появился Ваня.
Вошёл он тихо. Мельком глянув, прислонился к косяку двери. Лицо его, осенённое жиденьким пушком, было свежо от мороза и, даже несмотря на худобу, привлекало избытком "закованных в вериги" жизненных сил и желаний. Одни глаза светились тем особенным умиротворением, которого прежде не было.
Несколько мгновений они стояли друг против друга молча.
– А я уж подумала – не придёшь, – первая нарушила затянувшееся молчание Пашенька, и осторожно, чтобы, не дай Бог, не обидеть, улыбнулась. – Катя тут такого наговорила!..
Не подымая глаз, негромко, без всякого выражения чувств, то есть "бесстрастно", Ваня произнёс:
– А ты что?
– А что – я? – невольно вырвалось у Пашеньки. – По крайней мере, отговаривать тебя не собираюсь.
Ваня вроде бы даже удивился, но по-прежнему "бесстрастно" удивился:
– Отговаривать? От чего?
– От веры твоей… – опять как бы само собой вырвалось у неё. "Ненормальной", хотела уже добавить она, но в последнюю минуту сдержалась.
– От веры моей – понятно. У тебя, надо полагать, какая-то другая.
– Выходит так, раз твоя – не позволяет родителей успокоить. Ты почему им не пишешь? Знаешь, что Зинаида Сергеевна в органы заявлять собралась? Американские шпионы совратили Ваню с пути истинного.
У Вани сначала поднялись брови, а только потом уж веки.
– Так прямо и говорит?
– Так и говорит.
После томительного молчания, выдохнул наконец:
– Хорошо. Что предлагаешь?
– Я?
– Ну, ты же знаешь деда, отца. Да они через все газеты от меня отрекутся, если узнают, что произошло, и тогда из университета меня точно исключат. Я, конечно, не прочь, да благословение у меня – учиться.
– Благословение? Чьё?
– Матушка благословила.
– Матушка? А не старец этот, с острова?
– Отец Николай? Нет. Матушка Олимпиада. Здешняя она. В кельях, вернее, в стене бывшего Рождественского монастыря живёт – да тут недалеко, у Рождественского бульвара.
– Это она тебе не велит родителям писать?
– Перестань!
– И не Андрей этот?
– Никто и ничего мне не запрещает. Просто не знаю, что писать, вот и всё.
– Чего проще! Жив, здоров, чего и вам желаю.
– И ничего… о случившемся?
– А ничего и не случилось, Вань, – как-то так по-особенному произнесла она: – Просто ты вернулся – и всё.
Ваня посмотрел на Пашеньку каким-то совершенно другим, уже новым взглядом.
Юрий ЛОПУСОВ ВЕЧНЫЙ КРУГ
***