Но тает чудная страна,
Мечта моя уйдёт,
А в сердце всё ещё волна
О берег мягко бьёт.
Зарыто счастье глубоко,
Хоть солнце высоко.
Теперь уж все так далеко –
И море далеко…
(обратно)Владимир БОНДАРЕНКО КТО ОН – ЭТОТ ЗИГА?
Знакомила меня с Краковом молодая и обаятельная Ядвига Александровна Шимак, филолог, русист, заодно исследователь творчества Ильи Сельвинского и Андрея Белого. В первую очередь Ядвига показала мне изумительные бульвары – краковские планты, Вавельский замок. Говоря о замке, она заодно рассказала мне о неизвестном художнике, который умер, расписывая потолки Вавеля. Звали этого художника и подвижника Зигмунд Валишевский.
Творчеством Зигмунда Валишевского гордится не только Краков, вся Польша. В двадцатые годы ушедшего столетия его имя было символом молодой авангардно-бунтарской художественной Польши. Зигмунд в те годы возглавил борьбу за новое бунтарски авангардное искусство, был в числе организаторов знаменитой группы "Звротница", куда входили Тадеуш Пейпер и Бруно Ясенский.
Талантом Зиги Валишевского хотели прикрыться польские шовинисты, орущие о великом, чисто польском искусстве, стремящиеся всеми силами отгородиться от влияния искусства России.
Но как использовать Валишевского, ежели он более русский, чем поляк, и более грузин, чем опять же – поляк.
В творчестве Зиги Валишевского, одного из радикальных авангардистов России начала ХХ века, перехлестнулись и польские традиции, и грузинская красочность, и русский максимализм. К тому же он с детства обожал искусство Франции, и всеми силами, правдами и неправдами стремился в яркий художественный Париж, где и пробыл около восьми лет, с помощью своего тбилисского друга Ладо Гудиашвили сблизившись с молодыми сюрреалистами, с Пикассо и Модилиани. При этом он, конечно же, не забывал про свою польскую кровь, обожая Краков с его туманами и узкими улочками, живопись Станислава Выспянского, стихи Юлиуса Словацкого. И одновременно страстно любил взбудораженную революционную Россию, которую сам немало и будоражил своими художественными чудачествами. Любил имперскую Россию, в которой вырос, стал художником, получил первое признание.
Зига помнил свой Петербург, город, в котором он родился, помнил Двинск (ныне Дапугавпилс), где он был на военных сборах в 1915 и 1916 годах в составе первого Кавказского стрелкового полка. Там он после боя, во время затишья, зарисовал всех солдат и офицеров своего полка.
Чаще всего в зрелые годы Зигмунд вспоминал о городе своей авангардной юности, о русском Тифлисе, о своём русском Кавказе. Там он учился рисовать, там проходили его первые выставки, там оставались его друзья. Там он бунтовал, задерживался полицией, организовывал газеты и журналы, разрисовывал богемные кабаре, устраивал неформальные выставки.
В Польше Зигмунд Валишевский больше известен как живописец, талантливый пейзажист, мастер света; в России его знали прежде всего как превосходного графика, плакатиста, декоратора, иллюстратора книг. Но чего бы ни касалась рука Зиги (так его звали друзья в России), будь то плакат, театральная декорация, пейзаж или карикатура, прежде всего бросался в глаза его авангардный романический стиль. Он оставался романтическим преемником Жерико и Делакруа даже тогда, когда работал в кубистической или абстрактной манере. используя технические приёмы всех авангардных течений 20 века.
Зига оставался всю жизнь самим собой – романтиком начала ХХ века. К своим, и казалось бы с полным правом, его причисляли и парижские последователи Матисса, и краковские авангардисты из "Звротницы", и крутые футуристы из русской тифлисской группы "41 градус" (названа так по проходящей недалеко от Тифлиса параллели). Зигмунд активно участвовал в издании альманахов футуристов этой авангарной группы, оформлял вместе с Ильей Зданевичем один из сборников Алексея Кручёных, написал автопортрет "Зига – молодой футурист", Это приводило к тому, что нередко бойкие газетчики трубили о ещё одном ниспровергателе музеев и старого искусства. Получалось так: очередной журналист причислял Валишевского к осквернителям прошлого, а Зига упорно учился у старых мастеров искусству линии, цвета.
Он свободно владел любой манерой письма: от натурализма до супремата, от экспрессионизма до монументализма, но всегда и везде старался выявлять романтическую сторону в любом художественном течении. Очевидно поэтому его творчество и его самого так любил Константин Паустовский. Разве не романтичен его портрет грузинской красавицы Мелиты Чолокашвили?