Вернувшись вместе с татарами из набега на тевтонскую артиллерию, молодой Миткевич уже мечтал о новом бое. Но то, что он увидел – стремительно сползающую с холма чёрную лаву крестоносцев с развивающимися плащами и орденскими знаменами, – сильно его взволновало. "Выдержать! Устоять!" – закричал он что есть мочи стоявшим подле него пехотинцам-литвинам. Но через мгновение сила железного удара конницы тевтонов смяла легковооружённых пеших воинов.
Рыцарское копьё проскочило мимо головы витязя всего в нескольких сантиметрах, едва задев латы левого плеча и порвав надвое его жёлтый плащ. По инерции тевтон ещё пролетел на своём коне пару метров и врезался всем своим корпусом в Миткевича. Рыцарь был грузен, и Степан чуть не потерял равновесие от глухого удара лат крестоносца. Враг оказался настолько близко, что витязь почуял запах его пота. Миткевич выгнулся в седле и, не обращая внимания на слетевший с головы шлем, нанёс по спине рыцаря мощный удар клевцом. Топор пробил латы спины и перерубил позвоночник. Тевтон рухнул на землю. Витязь оттолкнул его овдовевшего коня ногой, и именно это спасло его от нового удара – на сей час от меча пажа убитого им рыцаря. Лезвие скользнуло по его бедру и, отрикошетив вниз, силой своей инерции увлекло за собой нападавшего. В этот момент Миткевич сумел вновь поднять клевец и, замахнувшись, тут же обрушил всю мощь боевого топора на затылок пажа. Безжизненное тело немецкого воина-слуги легло рядом с его хозяином.
Витязь поднялся в седле и оглянулся вокруг. Повсюду тевтоны теснили войска Витовта, хотя те и оказывали яростное сопротивление. Крестоносцы наседали с холма, и всё новые их линии усиливали натиск на княжеские хоругви. Лишь три русских смоленских полка стояли как вкопанные на месте. Они прикрывали левый край литовских войск – ближний к стоящей поодаль польской армии Ягайло, который только сейчас начал вводить против стоящих перед ним крестоносцев свою конницу.
Смоляне гибли под мечами и копьями тяжеловооружённых тевтонов, но с занимаемых позиций не сходили. На этом участке фронта шла сплошная сеча. Скрежет и звон металла, воинственные крики, испуганное ржание тысяч лошадей и стоны людей – всё это превратилось в один вой, укутавший поле брани.
Неожиданно единый строй тевтонов дрогнул. Под напором наваливающихся сзади товарищей часть крестоносцев увлеклась преследованием дрогнувших литовских хоругвей и сдвинулась далеко за холм. Напоровшиеся же на сопротивление смоленских полков тевтоны застыли на месте, будто бы налетели на скалу. Рыцарский кулак разжался. В образовавшуюся брешь устремились татары. На сей раз в их руках оказались уже не луки со стрелами, а арканы. "Лау-лау!" – ловкие азиаты набрасывали петли на шеи рыцарей и сбрасывали их с сёдел. На земле скованную латами добычу уже поджидали крестьяне-литвины. Сподручными средствами – кто дубинами, кто трофейным оружием, кто своим кинжалом, а кто просто ногами – они добивали тевтонов, а сбившиеся в кучу лошади затаптывали их в глину.
Но тут в войсках поляков случилось несчастье. Миткевичу, бившемуся в расположении смоленских полков, показалось, что на соседнем фланге – в войсках Ягайло произошло что-то непоправимое. Приободрённые звуками труб и радостными криками скорой победы, тевтоны взвинтили темп сечи. Удары их мечей становились от раза к разу всё тяжелее – будто у немцев открылось "второе дыхание".
Внезапный порыв крестоносцев был вызван гибелью от удара копья польского знаменосца. И хотя его большой королевский штандарт с белым орлом был тут же подхвачен стоявшими рядом с ним слугами Ягайло, тем не менее, тевтоны восприняли это как Божий знак и начали петь псалмы в благодарность Пресвятой Деве Марии за скорую победу. Это был самый опасный момент всей битвы.
– Степан! Я сзади! Не оборачивайся! Я иду к тебе! – Миткевич услышал крик князя Витовта. Несколько воинов-исполинов из его стражи прорубали сквозь тевтонов коридор к его ученику, сражавшемуся сразу с двумя крестоносцами. Один из гигантов, вооружённый алебардой, со второго ряда стаскивал немецких рыцарей с коня, второй – с помощью шестопёра – гвоздил их к земле.