Я собирал литературу по русскому Северу восемнадцатого-девятнадцатого века, так как приехал с Севера, писал в журнале "Север" о литературе Севера. В то же время, увлекаясь русским авангардом, и сам пописывая ультра-авангардные стишки, одновременно собирал первые издания футуристов, имажинистов, одесские и дальневосточные альманахи футуристов. Помню, как-то уличил Валеру Гилепа по прозвищу Водкин, в незнании им Вадима Шершеневича, одного из друзей Есенина, имажиниста, после этого на долгие годы ко мне пристало прозвище Шершеневич. Отсюда вывод: не уличай друзей в незнании.
Вторая легенда – о том, что в сквере собирались книжные спекулянты. Тоже ложь. Так называемых "холодников" в этом сквере было не больше десяти. Да и тех я уважал, это же не нынешние дельцы-спекулянты. Холодники мотались по старым дачным посёлкам, расспрашивали стариков и старух, скупали оптом все хранившиеся в сараях и подвалах, на чердаках и в пристройках журналы и альманахи, газеты и книги начала ХХ века. Если бы не они, всё бы это было выкинуто на помойку, или сдано в макулатуру в те же шестидесятые-семидесятые годы. Кто тогда знал Северянина или Вагинова, Кузмина или Георгия Иванова? Но основная масса завсегдатаев книжного сквера на Литейном состояла из самих библиофилов, после работы съезжавшихся в сквер в поисках редких изданий.
Вот там мы с Димкой и встретились, потом и сдружились. Жил он тогда недалеко от Литейного, чаще всего у него и собирались. Иногда торжественно жгли какую-то бездарную книгу. Иногда готовили рукописные альманахи из собственных творений и перепечаток стихов своих любимых поэтов. На один рукописный альманах, выпущенный частью нашей кампании, в полемику с ним выходил другой. Мы как-то даже и не задумывались, что занимаемся опасным самиздатом.
Дима прекрасно знал русскую поэзию. Иногда они с Артемьевым устраивали игру цитат, угадывая, откуда цитата и какого поэта.
Как-то раз я уговорил своих друзей и подруг не ограничиваться вылазками на Ладогу или на Вуоксу, а двинуть в северную даль. Сначала до моего родного Петрозаводска, затем на теплоходе через Онежское озеро в Заонежье, до Пудожа, там ещё через озеро, и уже в самой глуши Заонежья мы выбрались на берег уже третьего озера и на лодках добрались до острова. Так я и назвал потом заметку "Хождение за три озера". Были в том походе моя сестра Лена, моя будущая жена Наташа, Зина и Люда, Дима, Герман. Строили себе вигвамы, пили глинтвейн, читали стихи поэтов Серебряного века. Этот поход ещё более сдружил нас всех. Думаю, эти наши походы и втянули Дмитрия Симонова в походную жизнь.
Я потом переехал в Москву, Герману в его книжных странствиях было не до лесного воздуха. Со временем у Димы образовался свой круг байдарочников, рыбаков, палаточников, и до сих пор летом и осенью его трудно на выходные застать дома.
Есть у Димы ещё одно прекрасное качество – он компанейский мужик, ему не в тягость друзья, его дом всегда гостеприимен. Не случайно уже десятилетия, изредка наезжая в свой любимый Питер, даже когда командировка оплачена и гостиница ждёт тебя, я на пару-тройку деньков останавливаюсь у Димули и Нинули. Тем более, и хозяйка у него, дорогая жена Нинуля, тоже любит рукодельничать и привечать гостей. Думаю, для взаимного удовольствия от встречи друг с другом.
Дима осознанно, по характеру своему, – живёт в радость. Не такой уж он везунчик, знаю, что было лет пять тяжелейших, в годы перестройки, даже опасных для жизни. Иногда он укрывался и у меня в Москве. Другой бы мог стать истериком, пессимистом, плюнуть на всё, и поломать свою жизнь. Дима всегда оставался внутренне сдержан, и не подчинялся ненужным эмоциям. Выстоял и победил.