Рыбный суп по вкусу?
У НОВОАРХАНГЕЛЬСКОГО КЛАДБИЩА В БАЛАШИХЕ
Торговки мёртвыми цветами
Стоят в рейтузах меж лотками.
Штаны позорят их, смешны,
Сменили бы они штаны.
У кладбища, где крематорий
Спокойно трубами дымит,
Мы ждём печальных категорий,
А их нелепый внешний вид –
Позорит жизнь, и смерть снижает.
Скорее щеголять бы им,
Одетым в камень из скрижалей,
Одетым в погребальный дым.
Чтоб животы их спрятать, ляжки,
В дам из торговок превратить,
Чтобы звались не Людки-Машки,
Чтобы Изольдами им быть…
Валькирии в очках подобна
Вот ты, страшна, немолода,
Как памятник свежа загробный,
Ну что ты стала здесь, сюда?
Вон! По домам или могилам,
Балашихи окрестной дочь,
И прихвати их всех, чтоб было
Здесь чистым место!
П-шли все прочь!
КОГДА МЕНЯ НЕ СТАНЕТ…
Я – Дьявол – отец твой, мой маленький сын!
Я нравлюсь тебе, о, трусишка?!
Остался, печальный, ты в мире один,
О, мой ненаглядный сынишка!..
Надеюсь, гвардейцы помогут тебе,
Помогут тебе ветераны,
Но жаль, что до бритвы на вашей губе
Не дожил я, мессир Богдан, и …
Я за руку вёл бы тебя, не спросясь,
Увлёк бы тебя в направленье,
Со мной бы ты понял всю дикую вязь
Сей жизни, как Гитлер и Ленин…
Однако невидим я рядом, Богдан,
Мой маленький детка Богдашка,
Держись и крепись, будь с меня, великан.
Я возле! – твой Дьявол-папашка.
И эту уж руку Бог не разомкнёт!..
Держу я тебя, я – надёжный!
Твой папка летает, как древний пилот,
Как вирус, ужасный и сложный…
ПОВЕРЬ МНЕ, САШКА
Кокто, волнообразный Жан,
Для общей массы парижан
Так неизвестным и остался.
Но в мире полусвета, где
Кокто был рыбою в воде,
Жан крайне громко раздавался…
Кокто смеялся, он кривлялся,
А Жан Марэ его любил,
Марэ он страстно отдавался,
А после раненый ходил…
Надели глянец на героев –
Коктейли, слава, синема, –
На самом деле их, изгоев,
Не знали в Paris-Panam(a)*.
На самом деле лишь нацисты
И знаменитые воры
Сумели, страстны и игристы,
Взорвать мозги своей поры.
Послевоенная же бражка,
Где каждый третий – гей иль блядь,
Нет, не могли, поверь мне, Сашка,
Парижский люд собой пленять…
Panamе* – так парижане называют на арго свою столицу.
ШЕСТИДЕСЯТЫЕ
И Пехлеви, и Сорейя –
Была ведь некогда семья.
И шах Ирана прилетал,
И Сорейёй своей блистал.
Был также Кеннеди весёлый
С Жаклин пикантною своей.
Шёл век послевоенный, голый,
Сменив воинственных вождей,
Сшив минимальные "бикини",
Толпу вокруг себя собрав,
Вдруг европейские богини
Своих отвоевали прав…
Там, в климате шестидесятых,
Все были веселы, юны,
Вопросов не было проклятых,
И покорители луны –
Улыбчивые астронавты,