Творец не может отпустить творцов
Ни в райский сад, ни в мир подземных теней.
Аксаков, Гоголь, Врубель, Васнецов
Скитаются среди родных метелей…
Между солнечной синевой и мраком небытия (а может, всё-таки адской сковородой?) полудышит Россия, уповающая на несбыточный Белый Остров. На что ей надеяться? Что русский блин вспухнет новым комом на старой мировой сковороде?
А что сулит нам сама эта мировая сковорода? (Понятно, что на сей раз речь не о философе, сбежавшем от века, а о той поэтической Вселенной, в которой видит Россию Юрий Ключников.)
Здесь нас ожидают: Леонардо, Пушкин, Моцарт, Есенин, Лорка, Сент-Экзюпери; эти уже не вязнут в родных метелях, а сияют в лучах немеркнущей зари.
Лучи овевают Россию сверху… более с Востока, чем с Запада. Но если говорить не об учёном ориенталисте и неутомимом путешественнике-исследователе, а о поэте, – то контакты русской души обогащают её прежде всего не тем, что её внове и вчуже (что тоже важно), а тем, что ей роднее.
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток… Запад трезв и расчётлив, но это не фатальный раскол мироздания, а две "половинки", которым надо бы соединиться. Как? Пусть с места они всё-таки сойдут, то есть пусть Запад зашагает к Востоку. Не хочу будить дух Киплинга, но так и подмывает задать Ключникову вопрос: а Россия на Западе или на Востоке?
А ислам где? Как и Россия – и там, и тут?
А это – откуда посмотреть. Ключников, при всех его антизападных инвективах, смотрит скорее из Зенита, чем с Востока.
Мусульманский луч высвечивает у него общедуховную ситуацию. Неважно, кто живёт к Аллаху ближе, кто от него дальше. Главное: не будь пресным, будь острым! И не жди: вдруг Аллах и про меня что-нибудь скажет? Вдруг облегчит груз? Аллах милосерд: "Он вовек не положит поклажу верблюда на спину осла". Прямо про нас сказано. Чтобы ослами не прикидывались, сукины сыны. И овцами...
Лучше всего о всесветных корнях лирического героя сказано так:
Я был волхвом, язычником, ессеем,
Друидом, мусульманином, пока
Судьба не занесла меня в Расею
На многие рожденья и века.
Но вот занесла. Из родимых болот поднимаем очи всё туда же: в небеса. Кто там? Вестимо, Всевышний. Каков Он в ойкумене Ключникова? Связанный.
Чем связанный? Цепями тьмы и адского огня? Неважно. Важно, что, как и люди, Сам не знает, что порой творит. Невыразим в потоке перемен. И никакой тайны нам не откроет. Хорошо, если прорастёт – долго и одиноко – сквозь наше столпотворенье.
А мы что? А мы думаем, что Он нас целует, а это нас затаптывают в прах сменяющиеся эпохи. Мы думаем, что похожи на Него, но мы куда больше похожи на чёрта.
И что Он с нами делает? "Готовит Бог себе спецназ, чтобы страну не схоронили бесы".
С бесами мы выяснили отношения, когда продирались через рынок. А с Богом, с Богом?
"Мы не боги, но ведь и не накипь, что-то варит из нас Отец".
Открывает ли нам поэт то, что выше Бога? Не столько открывает, сколько нащупывает. Что там, "выше"? Малиновая даль. Сумрак серый. Туман. Что-то, что выше Вечности самой. Великий Исток. А может, великий Финал? Не спрашивай, ступай вниз и надейся. Что сулят изломы, сокрытые в тумане, в малиновой дали, в голубой бездне, того знать не дано.
Все мои восторги и печали
И последний Божеский причал
Меркнут перед синими очами
Вечного Начала всех начал.
И тут он проваливается в главное откровение: ни конца, ни начала не нащупать в этом конце-начале. А только бесконечное чередование… огня и мрака, гибели и возрождения, ада и рая.
Смерть – вовсе не точка, это лишь запятая в Вечной Книге Жизни. Страницы в ней – перепуском. События – колесом. Всё повторяется, но ничего не повторить. На любое "да" находится очередное "нет", но и нет такого зла, чтобы добром не обернулось. Как нет и такого добра, чтоб не сменилось новым злом!