М.Л., О.Р.: Вы можете сейчас высказать свою точку зрения по одной из самых обсуждаемых тем последних лет – нетрадиционной ориентации Николая Клюева?
С.К.: Я не хотел бы сейчас говорить на эту тему по одной простой причине: всё здесь на самом деле сложнее и драматичнее, потому что Клюев был человеком очень закрытым, очень, скажем так, бережливым в отношении многих вещей. Бывали случаи, когда он какое-либо шокирующее свойство своей натуры демонстративно выставлял на поверхность, чтобы скрыть гораздо более потаённое и глубокое. Я касаюсь в своей книге этого момента, но не так, как его касались до сих пор. Я считаю, это была глубокая личная трагедия и, грубо говоря, прикосновение к некоему порогу ада. В отличие от окружающей его публики, так называемого серебряного века, он прекрасно осознавал, предугадывал последствия подобного образа жизни для себя.
М.Л., О.Р.: Заняты ли вы какой-либо работой помимо книги о Клюеве?
С.К.: Клюев вообще исключает присутствие кого-либо ещё – нельзя заниматься им и параллельно чем-то другим. И вот сейчас до поры до времени оставлены все работы, поскольку всё-таки необходимо дописать биографию Клюева. Это и выходящий сейчас в издательстве "Русский мир" том из серии "Русский мир в лицах", посвящённый Сергею Есенину, это и возможная ближайшая работа в этой же серии над книгой, посвящённой Вадиму Валерьяновичу Кожинову, это и, скажем так, несколько сюжетов как из истории русской литературы XX века, так и её современности, которые, возможно, претворятся в целый ряд статей и из которых я предполагаю составить свою следующую книгу.
М.Л., О.Р.: Давайте поговорим о вашей книге "Жертвенная чаша". Почему было выбрано такое название?
С.К.: Потому, что практически все герои этой книги, можно сказать, из этой жертвенной чаши испили. Это касается и тех, чья судьба завершилась трагически, и ныне живущих писателей (которым тоже посвящены несколько работ в этой книге), знающих, какую цену нужно заплатить за подлинное художественной слово. Книга строилась одновременно и по принципу избранного из написанного за 25 лет, но в то же время она складывалась в такое единое композиционное полотно, когда можно было органично переходить от одной главы книги к следующей, от одной части к другой, чтобы панорама литературной духовной жизни как бы разворачивалась на протяжении книги от начала века к его концу.
М.Л., О.Р.: Скажите, почему статьи "Голос в серебряном просторе" и "Мой неизбывный вертоград…" написаны с промежутком в 20 лет? Что заставляло вас вновь возвращаться к данным темам, конкретно к творчеству Маркова и Тряпкина?
С.К.: О Николае Ивановиче Тряпкине у меня написано много статей, и "Мой неизбывный вертоград…" была одной из последних, созданных в 80-е годы, но которая потом на протяжении моего последующего общения с Николаем Ивановичем вплоть до его кончины, естественно, дополнилась несколькими очень важными штрихами и несколькими дополнительными фактами и деталями, которые я не мог проигнорировать, не мог не включить их в текст о нём. Сами понимаете, поскольку эти дополнения происходили на протяжении последних 10 лет, соответственно, под статьёй стоит и такая дата. То же самое касается и Сергея Николаевича Маркова. Мной была составлена книга избранных сочинений, такой полновесный том Сергея Маркова в приложении к "Тобольскому альманаху", но книжное приложение, к сожалению, до сих пор не увидело свет по финансовым причинам, а книга готова давно. И вот собственно последняя редакция статьи, которую я писал для этого однотомника, она и вошла в книгу "Жертвенная чаша".