М.Л., О.Р.: При нынешнем демократическом строе, на ваш взгляд, существует ли свобода слова? Когда она проявлялась больше: в советское время или сейчас?
С.К.: Я скажу так: для любого пишущего человека свобода мысли, свобода ощущения – это основа его труда. Соответственно, свобода слова – это уже следующая стадия, но здесь возникает один очень интересный момент: если на первый план ставится свобода слова именно в плане свободы, а ответственность за это слово, как говорится, в сознании человека уходит на дальний план, то начинается саморазрушение творческого мира, что мы наблюдали на протяжении последних 20-30 лет с очень многими, даже известными литераторами. Вот этот соблазн надо уметь в себе преодолеть и понимать, какое влияние может оказать твоё слово на тех, кто берёт в руки твою книгу, и понимать, что ты своим словом вносишь в мир: разрушительное, деструктивное начало или ощущение гармонии. Здесь выбор очень точен и, что называется, не переходящ из одного состояния в другое. Вот об этом тоже, мне думается, нужно помнить каждому пишущему.
М.Л., О.Р.: В одном из ваших интервью звучит такая фраза: "Кто не делает выводов, не извлекает уроков из прошлого, тот теряет будущее". Как вы думаете, делают ли выводы современные критики из уроков предыдущего поколения?
С.К.: Тяжёлый вопрос. Многие пытаются делать эти выводы, но у них это не очень хорошо получается. Есть те, для которых никакое прошлое, никакие авторитеты, никакие выводы не указ вообще и понятие "выводы" вообще не для них. Есть люди, которые достигают определённой степени понимания происходящего, определённой степени познания истории, и тогда общая, достаточно безрадостная картина современности всё-таки начинает обретать какой-то объём и необходимую глубину. И на самом деле отыскивается в современности то слово, которое способно эту современность как-то спрессовать, сжать и претворить в некий художественный образ. Мне бывает интересно читать те или иные работы, те или иные критические статьи, но я жду появления критика, который мог бы стать таким безусловным авторитетом для своего поколения и для окружающих его писателей, каким был Вадим Валерьянович Кожинов.
М.Л., О.Р.: В наше время так называемая "гламурная" литература издаётся миллионными тиражами, а критические работы – в десятки раз меньше (а если быть точным, то примерно 1000 экз.). На ваш взгляд, с чем связана такая разница: в попытке государства сделать народ глупым, легко управляемым, превратить его в безвольную серую массу, или же это зависит от выбора самих людей, читателей?
С.К.: Читателем, к сожалению, очень легко манипулировать. Вы сами прекрасно понимаете, что держать себя в состоянии некой аскезы и не кидаться на всё тебя окружающее с жадностью пожирателя гораздо труднее, чем отдаться своим естественным инстинктам. Это касается и выбора литературы. И здесь, конечно, неокрепший, неподготовленный читатель становится самым настоящим объектом манипуляции со всех сторон. Что говорить, всё-таки чувство отбора, чувство какой-то внутренней сосредоточенности, чувство понимания, что такое художественное и литературно-критическое слово, должно воспитываться, этому надо учить с самых ранних лет. Мы действительно сейчас, с одной стороны, присутствуем при ощущении какой-то потери действительно всех мыслимых и немыслимых критериев, а с другой стороны, мы видим, что даже в это смутное и разваливающее само себя время возникают и настоящие писатели, в том числе среди самых молодых, и какая-то содержательная критика, которая действительно уже начинает рождаться в противовес всеобщему хаосу и распаду, потому что действие неизбежно рождает противодействие. И мне думается, я в этом отношении такой сдержанный оптимист, что всё-таки, когда будет пройдена определённая точка невозврата, критическая масса этого "гламурного" хлама перенасытит сама себя, то от неё уже будут просто отшатываться как от чего-то такого, что даже неприлично брать в руки и просто просматривать.