В официальном письме от 15 июня 1992 г. на имя председателя Есенинского комитета Союза писателей Ю.Л. Прокушева начальник экспертно-криминалистического центра МВД России доктор наук И.П. Карлин отвечал: "По просьбе редакции журнала "Химия и жизнь" и Союза писателей ... было проведено исследование подлинного рукописного экземпляра стихотворения "До свиданья, друг мой, до свиданья…" С.Есенина. Требовалось установить, написан ли этот текст кровью.
... Предварительная проба с гемофаном, проведённая с крупицей вещества непосредственно в архиве, дала положительный результат. Микроспектральным методом, проведённом в лаборатории, установлено, что стихотворение написано кровью".
Вывод о том, что всё стихотворение написано кровью, при такой методике отбора пробы не убеждает, поскольку возможна и другая версия: Текст написан не кровью. Кровью (поэта?) приписан лишь "хвостик" к букве "и", превративший её в букву "у". Кровь могла быть взята из "кляксы-свиньи" (может быть, из её "ушей"), а клякса у буквы "и" во втором слове "свиданья" всего лишь случайно соскользнувшая с пера капля крови (что доказано). Если бы все эти "кляксы" в 1992 году были досконально изучены в лаборатории, факт вторжения в есенинский текст был бы доказан (или опровергнут) и поднятые вопросы сняты.
При этом не следует сбрасывать со счетов точки зрения В.И. Кузнецова, который, комментируя 8 декабря 1997 года мнения экспертов, опубликованные в сборнике "Смерть Сергея Есенина" (документы, факты, версии. Издательство "Наследие", 1966), требовал более убедительных доказательств подлинности рукописи и её принадлежности Есенину, а также совершенно справедливо замечал, что заключение о том, что "До свиданья…" написано кровью, вовсе не довод, что это кровь поэта.
Вскоре у моей статьи "Предназначенное расставанье" появилось продолжение. В "Криминальном вестнике Санкт-Петербурга" в феврале 1997 года была опубликована вторая статья "Над манускриптом поэта", имеющая подзаголовок "О последнем автографе Сергея Есенина".
Суть моей второй статьи сводилась к тому, что в оригинале листка, на котором написано стихотворение, явных следов сгиба поначалу не было (впервые факсимиле стихотворения было напечатано в январе 1926 года в журнале "Красная нива", в то время как в подлиннике автографа, хранящегося в Пушкинском доме, следы сгибов видны отчётливо, что свидетельствует о более позднем их появлении. Можно лишь предполагать, что более явные следы сгибов появились в период с 24 января 1926 года (выход в свет "Красной нивы") по 2 февраля 1930 года – именно тогда "листок с "кровавыми" строками был передан в "Пушкинский дом" через Г.Е. Горбачёва Владимиром Измайловым. Кстати, первые воспоминания Вольфа Эрлиха о Есенине датированы им 28 января 1926 года. В этом раннем воспоминании ("Четыре дня") и в более позднем ("Право на песнь", Л., 1930) В.Эрлих упоминает о блокноте, из которого вырывался листок, а в "Красной ниве" в пояснении к помещённому факсимиле сказано: "Мы воспроизводим здесь снимок этого последнего стихотворения Есенина. Стихотворение написано на клочке бумаги, вероятно, первом, попавшемся под руку".
Странное несоответствие. Если стихотворение было написано в блокноте, то это позволяет предполагать, что на листках такого же формата могли быть написаны и другие стихи Есенина. Какие стихи? Когда написанные? В блокноте мог сохраниться треугольный кусочек бумаги, той самой бумаги, на которой Есениным было написано стихотворенье "До свиданья…". Кстати, куда делся сам блокнот? Почему его не оказалось в описи вещей, найденных в №5 "Англетера"?
Лишь тот, кто принимал 2 февраля 1930 года рукопись стихотворения "До свиданья, друг мой, до свиданья" на хранение в РО ИРЛИ (РАН) мог бы однозначно ответить, имелись ли следы явного сгиба у автографа на момент поступления или нет.
Зачем, к примеру, потребовалось усилить следы сгибов? Возможно, для того чтобы утвердить в сознании читателя мысль о том, что Есенин действительно вырывал лист из блокнота и складывал его в четыре раза, передавая Вольфу Эрлиху, который в первом воспоминании ("Четыре дня" в сборнике "Памяти Есенина", М., 1926), датированном 28 января 1926 года, утверждал, что это стихотворение Сергей Есенин посвятил ему. Следы сгиба на оригинале могли быть усилены Вольфом Эрлихом для приведения в соответствие со своими воспоминаниями. Во втором, (расширенном) воспоминании ("Право на песнь", Л., 1930) Вольф Эрлих уже не утверждал, что стихотворение посвящено ему и рассказывал о факте его получения так: "Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи.