невменяема.
Сатана блажит
за хозяина.
От Ростова
до Благовещенска
разворована,
обесчещена.
Ни живого нет,
ни умершего.
Со слезами
кровь перемешана.
ДЫМ ОТЕЧЕСТВА
Как в бреду, как во сне,
в многослёзной стране
под режимом преступным, нервозным
превращается в дым
всё, что было святым,
нерушимым казалось и грозным.
Зря жандармский сапог,
обтоптав мой порог,
триумфально сплясал на Манежной.
Я не стану роптать.
Мне прорехи б слатать
в ожидании манны небесной.
Вон ликующий сброд
злато-цепи куёт,
правит тризну былинной державы.
Мне бы чарку допить,
мне бы песню допеть,
да забыться в объятьях шалавы.
13 апреля в 18.30
Большой зал ЦДЛ
Юбилейный творческий вечер
поэта Валерия ДИКОВА.
Литуратурно-музыкальная композиция по книгам автора.
Всем в подарок сборник стихов “Эрогенная зона”.
Вход свободный.
Ул. Большая Никитская, 53
(м. Баррикадная)
Новелла МАТВЕЕВА ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДОМОХОЗЯЙКИ
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА
…А ты никак не можешь знать,
Вещей обозревая смуту,
Какую блажь через минуту –
За счастье будешь почитать!
1963
Однажды Зинкин Хахаль – вообще-то – Валера Тунец, – верный друг Зины и добрый малый (но эти прозвища – уж как пристанут!), так вот, однажды он (на день рождения своего племянника) мне книжку "Золотой горшок" подарил. Книжку я прочла с интересом, но потом у Зины спрашиваю:
– Ведь получается, я у несовершеннолетнего его книжку присвоила?
– Да не беспокойся ты, Вест, – отвечала она, – мой – человека не обидит; Васе он подарил такую же. На твой день рождения.
Я уж не стала распутывать эту интригу, вполне удовольствовавшись тем, что смысл её так и остался мне навсегда неясен. А вспомнила я этот случай только, чтобы хоть на миг отвлечься от ахинеи, которая, к сожалению, продолжала со мной твориться.
Читатель, верно, ведь не забыл, как судьба установила меня прямо перед вывеской (которая попала ко мне в комнату вместе с некоторой дверью), и ещё помнит наверно – кто на этой вывеске был нарисован? А нарисован был на ней (к моему глубокому возмущению!) человек, до такой степени нализавшийся, что ему даже пришлось закрепиться на всех четырёх… прежде, чем он согласился позировать художнику. (Непонятно, кстати, где же находился сам художник, если ему удалось схватить так низко расположенную натуру? Значит ли это, что и он тоже… Гм… Разве что натурщик обретался в это время на какой-нибудь возвышенности? Или на пьедестале?)
Сказано: "В одну реку не входят дважды". (А в две – четырежды, – уточнила бы я.) Но за одну ту ночь уже вторично обратилась я, помню, к той новой, мне вдруг навязавшейся, двери, как вроде к единственному, что у меня ещё оставалось – ммм… прочного! (Тем более что к тому времени я отбила об неё все кулаки! Как если бы под видимой её ветхостью скрывалось железо!)
Приходилось признать: посреди сплошного плутовства и неверности, скольжения и оползания, – одна лишь эта – пусть хотя бы и зловредная – дверь с картинкой как-то ещё обнадёживала своей… ну неподвижностью, что ли. Нельзя было не испытывать известного почтения к вещи, которая – одна из всей обстановки – отличалась устойчивым видом! Потому что… (несмотря, – повторяю, – на впечатление, что и она вот-вот рассыплется в пыль) с ней с одной пока ничего – посреди сумбура – не делалось, и оттого мой страх перед ней начинал всё заметнее уступать страху перед всем остальным. А нарисованный человек – так тот казался мне теперь… почти другом!