Выбрать главу

Не знаю, как насчёт мифологии, а история требует признать: новые ворота подкупали не только странною своей неколебимостью, но ещё и тем, что теперь на них просто приходилось глазеть без отрыва. Просто приходилось! – потому что больше глазеть было некуда. По сторонам же оглядываться я отныне опасалась, дабы не увидеть свою квартиру на каком-нибудь… новом витке её развития! Ещё неизвестно – насколько опасном для самой жизни моей...

"Почти друг" – сказала я о том шаромыжнике? Увы, да! И даже ещё повторю, что в моём усталом и напряжённо-беззащитном уме (от многих страхов – сразу же разучившемся рассуждать) незваный гость обретался теперь… ещё и в виде своеобразного моего покровителя. И несмотря на его легкомысленную позу – почти мецената!

Ах, только бы и он не менялся! Хотя бы только он один – оставался таким, как есть! Я теперь даже мечтала об этом (потому – никогда не знаешь – что будешь почитать за счастье – в следующую минуту)! Не исчезай же! Не подведи же и впредь – о, старыми слабыми красками выполненная картина! Держись взятого курса, – коль скоро ежели тебя одной кроме нет, оказывается, ничего прочного в этой, дышащей предательствами, подлунной!

И (если не считать, что тут я простёрла к вывеске руку, чего делать наверно не следовало) можно было б решить, что от собственной речи я по-своему даже успокаиваюсь. Прихожу в эту … как её? – в себя, кажется.

- 1 -

Но ведь на человека не угодишь (как ты для него ни старайся!). И вдруг…

– Какого тебе рожна здесь требуется? – вскричала я, обращаясь к любезному гостю, когда внезапно мне показалось, что и этот пошевелился бежать. Я даже топнула ногой! (Непозволительная, конечно, замашка для бедной домохозяйки, но как знать? – может быть, у меня в роду принцы были? И теперь, – не впервые за этот вечер, – они потребовали своего?) Любопытно другое. А именно то, что дать пинка вероотступнику захотелось мне именно теперь, когда он и сам сделал, казалось, поползновение к бегству.

К слову сказать, мне и вообще всё время хотелось к нему придираться; то за то, что остался, то – за то, что бежать собрался. (Наверно, это и есть "женская логика"?) Но в тот миг – именно его готовность улизнуть казалась мне почти очевидной и особенно возмутительной. Как?! Уже став для меня (за неимением лучшего) вехой отсчёта, от которой я рассчитывала податься дальше (хотя и не знала – куда), крокодильствующий элемент, кажись, тоже уже смазал пятки? Вот и надейся на эти хвалёные "прочные ценности"! А давно ли я готова была углядеть в безобразнике… чуть ли не всеобщего заокеанского доброго дядюшку?! Пресловутый который. И от которого все ждут наследства. (Как если бы он – предусмотрительно – сам его уже сто раз не пропил!) Я-то не ждала; до наследства ли, когда вообще тащат всякую палубу из-под ног, – едва на одной половице утвердиться одной ногой успеваешь! И вот тут-то благодетель вдруг нахально утрачивает в моих глазах даже этот вот свой отрицательный повседядюшкинский ореол!

Или… то была всего лишь мечта? Игра "рембрандтовской" светотени? Сквозняк, от которого пошевелилась фигуродержащая материя (то бишь фактура, в которой он был прописан)? – а никакого такого ренегатства, оставаясь безмятежным, бедняга не злоумышлял?

Я снова вгляделась. Нет, нет; так и есть! Сила спокойствия более не исходила от его осанки; его физиономия больше не излучала той покровительственности, того тепла, того блаженного благоволения, без которого и наследства не надо (особенно – когда его разместить негде). И вот восторг мой – да, почти восторг мнимой защищённости – он простыл.

И долго ещё я не могла утешиться. Ничего себе – "дядюшка"! – думала я. Видимо его и нравственно развезло, а не только физически? Но если он такой же, как все… И, как все, рад поработать в пользу неустойчивости вещей; и специально смазал пятки, – чтобы над моим (вынужденным) гостеприимством посмеяться, то кому верить? За кем идти после этого?

Впрочем, и я хороша. О Вилька-Пампа! Так оторваться от действительности! И этот-то подержанный капустный лист принять за своего покровителя! К тому же так плохо нарисованный, что устыдилась бы и сама Кузя (то есть моя кузина – художница, – имей бы она хоть каплю совести)! Бог с ней, впрочем! Сейчас не в том вопрос – правильно ли карандаш держит Кузя, а в том – не утратила ли я в эту ночь светильник рассудка?!