-----
Ругалась я, конечно, не Зиниными словами (тем более – не словами Зинкина Хахаля), но – по-своему – очень сильно. И – куда же, если опять не в сторону вывески? Ведь больше-то придраться было не к кому, а кроме того я успела заметить: вывеска выдержит всё, что ты ей ни выскажи! Порой мне делалось даже немножко совестно, и жаль бородатого человека, которому приходится столько всего от меня выслушивать! Я лишь надеялась, что он всё равно ничего не поймёт, а если и возникал иногда страх, что он всё слышит, то… В Древней Греции я была бы наверно оратором, потому что, начав, уже не могла остановиться…
Помнится, тут-то я и заметила, что мне как будто… легче, когда я что-нибудь говорю! Особенно, если вслух. И плечо даже меньше ломит! Вот тогда-то и решила я проговорить всю ночь до утра, чего бы мне это ни стоило!
(А не стоило мне это, кажется, ничего. Да. Кажется, даже совсем ничего. Если не ошибаюсь. Кажется, не ошибаюсь…)
- 3 -
Итак, я твёрдо решила всю эту ночь провести за разговорами, хотя разговаривать тут было, собственно, не с кем. Вот так чуть не пожаловалась я, – как вдруг меня прерывает целый хор, душевных таких, внутренних голосов: "Как так – "не-с-кем"?! А вывеска? Ба! Вот что значит – обращаться к рассудительным силам! Как быстро они заметили, что вывеска – друг человека! И что потолковать с ней за жизнь – бывает куда полезней, чем с каким-нибудь там деканом университета, от которого кроме мата ничего не услышишь.
Да, говорить, говорить! Это, оказывается, слегка и впрямь унимало боль. Тем усерднее говорить, что у меня это, кажется, неплохо получалось – особенно там, где "Не исчезай же!", – и жест был удачный! И про "дитя Бахуса"… А то ведь же и сознание начинало уже от невзгод хрупчать, – следовало срочно удержать его от этого необдуманного шага! Но чем ты удержишь, – если – опять же – не разговорами? Устная речь (как ни странно!) убавляла, казалось, и другие проблемы… Недаром на каторге (даже молча!) люди создавали – по слухам – целые книги! То есть не прямо на каторге, конечно, а в камере-одиночке, – вот где раздолье! Для удальства мысли – простор, какого свет не видал! (Да, наверное, не видал. А может быть видел.)
Об одном писателе сказывали даже, что родственники вообще сажали его на хлеб и на воду и запирали на ключ, чтобы зря не разгуливал, а поскорее закончил книгу! Так, может быть, и мне теперь написать книгу? (Хотя заперли меня, наверное, не для этого…)
Сергей ШАРГУНОВ РУССКИЙ ВЫЗОВ
Владимир Бондаренко. Русский вызов. М., Институт русской цивилизации, 2011.
Мало кто обладает такой смелостью – опубликовать то, что писал десять, двадцать, двадцать пять лет тому назад. Критик Владимир Бондаренко выпустил очередную книгу, где собраны ключевые его тексты, созданные за столь длинное и столь драматичное время.
Уверен, эта книга будет интересна всем, кто думает о литературе, о России, переживает за наше будущее, и хочет понять, что происходило вчера и позавчера. Бондаренко не просто литератор, он ещё и организатор, идеолог, популяризатор. Вначале перестройки, аж в 1987 году он (уже тогда известный автор) выступил со статьёй "Очерки литературных нравов", где призвал к отказу от "двойных стандартов" и подлинной свободе слова, чтобы, если упростить, слышны были не только западники, но и почвенники. После этого Бондаренко принялись поносить в печати.
Вслед за крахом СССР Бондаренко переходит к газетным статьям – провокативным, хлёстким, я бы сказал, подчас с перехлёстом. Но главные из них он всё равно, не редактируя и не меняя, включил в эту книгу.
Идеи Бондаренко ясны. Когда-то они воспринимались как изоляционистские и дикие, сегодня стали мейнстримом. Ценность текстов в том, что они написаны искренне, горячо, их автор не кривил душой, когда его клеймили и запрещали, остался последователен и сейчас, когда его взгляды сделались модными. В идеях Бондаренко для нормальной страны и здорового общества нет ничего крайнего. Он за сильное государство, за развитие национальной культуры, за нравственные ценности. В литературе он призывает к объективности. Собственно, вся эта толстая книга об одном – об объективности. Которую Бондаренко отстаивает свирепо. Мир литературы объёмен, и, так повелось, кроме вольнодумства, настоящий художник чувствует почву и сочувствует народу. Бондаренко призывает видеть и "левых" и "правых", и модернистов и консерваторов, и патриотов и либералов.