Когда ранней весной 1881 года случилось убийство Александра II, она сильно заболела, поражённая и до глубины души потрясённая ужасным происшествием.
Она писала:
"Господи! Что ж это за ужас? Светопреставление, что ли у вас?.. Или Сатана вселился в исчадия земли нашей русской! Или обезумели несчастные русские люди?.. Что ж теперь будет? Чего нам ждать?!.. О, Господи! Атеистка я, по-вашему, буддистка, отщепенка, республиканская гражданка, а горько мне! Горько! Жаль царя-мученика, семью царскую, жаль всю Русь православную!.. Гнушаюсь, презираю, проклинаю этих подлых извергов – социалистов!" "Пусть все смеются надо мной, но я, [теперь] американская гражданка, чувствую к незаслуженной мученической смерти царя-самодержца такую жалость, такую тоску и стыд, что в самом сердце России люди не могут их сильнее чувствовать".
Её журнал "Теософист" вышел в траурной обложке. Сама она лежала больная. Придя в себя, она написала в синнеттовский "Пионер" превосходную статью обо всём, что свершил царь Александр II, и очень была довольна тем, что большинство газет её перепечатали.
Она писала своей сестре: "Я отдала туда всё, что могла вспомнить, и представь себе, они не выбросили ни одного слова и некоторые другие газеты перепечатали это. Но всё равно, первое время, когда я пребывала в скорби, многие спрашивали меня: "Что это значит? Разве вы не американка?" Я так разозлилась, что послала что-то вроде отповеди в "Бомбей газетт":
"Не как русская подданная надела я траур, – написала я им, – а как русская родом! Как единица многомиллионного народа, облагодетельствованная тем кротким и милосердным человеком, по которому вся родина моя оделась в траур. Этим я хочу высказать любовь, уважение и искреннее горе по смерти Царя моих отца и матери, сестёр и братьев моих в России!"
Эта моя отповедь заставила их замолчать… Теперь они знают причину и могут отправляться к дьяволу".
Ей прислали портрет царя в гробу.
"Как посмотрела я на него", – пишет она тётке своей Н.А. Фадеевой, – "верь не верь, должно быть помутилась рассудком. Неудержимое что-то дрогнуло во мне, да так и подтолкнуло руку мою и меня саму: как перекрещусь я русским большим крестом православным, как припаду к руке его, покойника, так даже остолбенела... Это я-то, – старину вспомнила, – рассентиментальничалась. Вот уж не ожидала".
С глубокой болью в сердце отозвалась Блаватская на смерть русского публициста и патриота Каткова. 5 августа 1887 года она писала Н.А. Фадеевой:
"В большом, я милый друг, горе! Эта смерть Каткова просто в туман какой-то привела меня. Думаю, думаю и сама не разберусь... Ну, поди же! Словно с ним хороню всю Россию...
Да, смерть этого великого патриота и смелого защитника многолюбимой мною матушки-России сбила меня с колеи. Обидно!.. Страшно обидно, что вот только проявится из ряду вон русский человек – Скобелев ли, Аксаков, кто другой – так и прихлопывает смерть в самую нужную минуту. Ведь не подыхает же Бисмарк, Баттенберг, болгарские регенты или Солсбери и прочие, нет? А всё наши…