слепых откровений.
Не вороны-вепри за Бугом кричат,
не реки иссохшие в венах стучат,
а ужас прозренья.
Живым только мёртвые верность хранят,
и только она, как стрела наугад,
сшивает столетья.
Что в землю ушло, то взойдёт из земли,
о счастье недолгом поют ковыли –
и грезят бессмертьем.
Но нет и не будет его никогда,
а русская слава всегда молода –
но горечь полыни…
Но колокол веры – и вечность как миг,
лишь русской тревогою держится мир
и в прошлом, и ныне.
***
Тяжёлая
набухшая луна.
Над майской полночью
знобящий запах цвета.
И яблони стоят в воде букетом,
и спит разлив у самого окна.
В голубовато-рыжей полутьме
столбы огней.
Вселенское затишье.
И только капли чиркают о крыши –
считают жизнь…
Я тоже –
но в уме.
ЖУРАВЛИ
А.Карину
Пустое утро пасмурного дня,
а на дворе ледком уже запахло,
и над равниной, низенькой и чахлой,
вожак свою колонию поднял.
И – с мягкой кочки прыгнув в небеса,
и – молодняк на случай примечая,
он полетел, поплыл, крылом качая, –
и дрогнули у стаи голоса:
– Курлы-курлы…
А мы бежим!.. Скорей за ней бежим –
нам, босотве ленд-лиза, непонятно,
зачем вожак поворотил обратно,
идёт на нас вдоль высохшей межи.
Идёт на нас… И плачет... Боже мой!
Мы удивлённо пятимся к забору.
Но караван кольцом взмывает в гору.
"Курлы-курлы" несётся над землёй –
сквозь заполошно-рваное "динь-дон".
– Дин-дон… дин-дон!..
в каком-то гибельно-червонном озаренье
через войну и через мой детдом,
парящий над вселенским разореньем,
от ранних звёзд рабфаковской Москвы
до рудников и вышек лагспецстроя…
Давно ль они позаросли травою?
А всё туманней их рубцы и швы,
всё выше, дальше чёрные следы…
Ах, пахари воздушной борозды,
ах, журавли, чего без вас я стою?!
Я – человек, покуда в небе вы.
МЕТАМОРФОЗЫ
Ночь так темна, что в десяти шагах
сплошной стеной загадочная бездна.
Тугие травы тянутся к ногам,
затишье давит тяжестью железной.
Ночь так темна, что хочется кричать –
авось хоть чей-то голос отзовётся.
Подмокший ельник цапнет сгоряча –
и сердце кувыркается в колодце.
Колючий лес пронзил тебя насквозь,
он дышит мхом, густым настоем хвои,
он фыркает прогалиной, как лось,
и ёжится обманчивым покоем.
Его хребет окутан млечной мглой,
во лбу – звезда, кровь запеклась на лапах.
И он ползёт, змеится над землёй,
как будто вверх, а всё равно на запад.
Плывут стволы, плывёт тяжёлый дым,
скрипят верхи и чавкают коренья.
И ты плывёшь, и ты ползёшь по ним,
по мордам луж своим же отраженьем.
Лицо залито едкою росой,
в глазах туман, а в горле – листьев шорох…
Ты прорастаешь радостью босой
и буреломом спишь на косогорах.
Ты – как цветы, ты – сгусток белых гроз
и зов лощин, и сумрачные чащи…
Глухая полночь. Час метаморфоз.