Борис обошёл все компашки. У кого-то прикурил, у кого-то отлил чая. Тем временем женский коллектив он держал в поле зрения, И как только Маринка приблизилась к забору, он тут как тут.
– Марина Васильевна – наше вам здрасьте.
– Здрасьте, – проговорила девушка и стала кокетливо крутить платок в руках. На вид ей было не больше тридцати.
– Ну, что вы скажете, Марина Васильевна? Как ваша жизнь протекает? – Борис докурил папиросу и очень эффектно двумя пальцами послал её через забор, на женскую половину.
– А что вы мне сегодня принесли, Борис Нилыч? – Марина широко открыла свои большие глазки и игриво посмотрела на Бориса.
– А когда Мариночка меня поцелует? – Он наклонил ухо к забору, как бы слушая ответ.
– А вот в субботу будут танцы – и поцелую, – улыбнулась девушка.
– Ну, тогда получите! – Борис ловко вынул из кармана брюк красную стограммовую пачку "Майского чая". – Держите, сударыня.
Марина быстро схватила и спрятала коробку в пальто.
– А покурить, Борис Нилыч?
– Два поцелуя, считайте, сударыня! – Он опять ловким движением, но из другого кармана извлёк пачку сигарет "Ява". – Курите, барышня! Для вас все прелести мира! – Он низко поклонился и пятясь отошёл от забора.
Никто на его фокусы уже давно не обращал внимания. Никому это было не интересно. Борис Нилыч был из другого времени. И для него это была игра и, если хотите, – жизнь.
Отойдя от забора, он заложил руки за спину и стал чинно мерить шагами крошечный загончик. Мужчины по-прежнему суетились в своих немыслимых телогрейках, в облезлых шапках, в расстёгнутых ботинках. Некоторые вышли в полосатых больничных штанах. Ну и что? Не на свидание ведь! Так, воздухом подышать, тишину послушать!
До обеда ещё время было. Оно, время, шло медленно. Кто-то ходил по кругу. Кто-то короткими перебежками старался обойти всех. Некоторые просто стояли, изредка меняя позы.
Борис ощущал сегодня внутренний подъём. Ещё бы! Значит, любят его ещё бабы! Ну, не за пачку чая, действительно, к нему на свидание идут. Нет, брат! На своём веку он повидал разных дамочек. На зоне за одну затяжку сигаретой можно было получить всё разом. Нет, здесь другое. Он поправил шапку, подтянул воротник, заложил опять руки за спину. Так он гордо, но не вызывающе прохаживался вдоль неровного частокола, что отгораживал их от женского населения. Краем глаза, конечно, видел, как дамочки, сбившись в кучку, курили и на него пальцами показывали. Приятно! Не на кого другого, на него! А Маринка, та всё больше исподлобья косяка давила. Как бы боялась, что кто-то уличит её в связи с Нилычем. Игра, забава! Кто же её уличит? Если ни мужа, ни любовника у неё давно уже нет.
А так привычка! Куда деться? Уже за тридцать! Вот и кривляется. И ладно б если только здесь, в загоне для не совсем здоровых. А то – везде. Как это? А так! Страна-то наша – тот же загон. И тоже рядом с монастырём. А играем в те же игры. Только думаем, что мы здоровые. На самом деле – больные, неизлечимые. Вот и кривляемся друг перед другом. Здесь-то хоть только свои видят. А у нас? А у нас – врубай "ящик" и смотри эту глупую и вредную бесовщину сутки круглые. А-а, плевать! Сколько можно болтать об одном и том же!
Борис докурил последнюю папиросу, ловко пульнул её через забор и медленно пошёл к обшарпанной служебной двери. Скоро обед. Это свято! Папиросы, чай и харч – положены по закону! Здесь если и украдут, то малость. Да и то вряд ли. Ну кто возьмёт на себя смелость у них, у убогих, воровать?
Борис разделся, прошёл в свою палату, лёг на спину. Соседи как замороженные ходили взад-вперёд. Его редко кто беспокоил. До обеда оставалось с полчаса. Нилыч прикрыл глаза, и приятная истома разлилась по телу. В субботу будет целоваться с Мариной. И ничего, что она почти на сорок лет моложе. Он ещё хоть куда! Правда, волос на голове почти не осталось. Четыре зуба – на весь рот, и не в лучшем виде. Но разве в этом дело? Душа, душа ликует и поёт. В свои шестьдесят девять Борис чувствовал себя на тридцать пять, а то и моложе. Шустрый, юркий, лёгкий на подъём, он всегда всё успевал. Правда, в жизни не повезло! Нилыч повернулся лицом к стене, задумался.
Жизнь-то ведь уже прошла. А что видел? В войну в Питере попал в шайку карманников. Ремеслу обучили за полгода. А потом пошла карусель! Зона, воля, пьянки, гулянки. Опять посадка, отсидка. Там, на зоне, и подсел на иглу. Выкарабкивался долго. На зоне и женился. Родилась дочь. Жену выпустили раньше. Ему продлили срок за поножовщину. Своего отца Борис видел два раза до войны. Большой начальник был. Но когда Бориса посадили – испугался. Отказался и от жены, и от сына.