Может быть, соберётся небольшой митинг протестующей оппозиции. Парни и девчонки, пенсионеры, мало людей среднего возраста – видимо, предпочли пойти на работу. Над толпой – на рейках плакаты с надписями типа: "НАТО – вон с русской земли!". Дрожат на ветру флаги – черно-бело-жёлтый имперский стяг и два российских триколора. Через несколько дней всё утихает, как будто протеста и не было…
Так было бы, не прорвись мы на Базу, но теперь торжественная сдача этого края НАТО сорвалась. Потому что База заминирована, потому что ещё когда она строилась, когда губернатор ещё лгал, что это учебный центр для заброшенной нынче молодёжи, шатающейся по закоулкам с бутылками пива и косяками, хотя знал, знал… по приказу Акаёмова его люди – по виду простые работяги, гастарбайтеры с Беларуси в замурзанных спецовках, вместе с мешками цемента подвезли туда взрывчатку...
– Солдат должен уметь ждать, – эту фразу Акаёмова я повторяю, когда жду чего-то, будь это очередь на вокзале или последние минуты перед штурмом. А ещё: "Если не можешь спасти весь народ, спаси хотя бы часть его".
Натовцев всё равно разместят где-нибудь. Всё равно они будут готовы наброситься через границу на непокорную Белорусь. Но героизм иррационален. Как и любовь.
На что надеялся Мисима, когда захватывал Генштаб?… Мы просто выполняем свой долг. И это нам действительно в кайф! Я вынул из-за ремня пистолет, беретту. Она лежала на моей ладони изящная, сверкающая, совершенная, я обожал её как рыцарь Роланд свою спату "Дюрандаль". Скоро она станет вещественным доказательством и будет валяться в пыльном гробу сейфа, а потом отправится в странствие по чужим рукам, будет принадлежать моим врагам. Я погладил ледяную спящую красавицу:
– Прощай, малышка.
И у меня нет иного выбора, кроме Вечности, которую берут с оружием в руках.
Самураи могли целым отрядом покончить с собой по приказу командира или вслед за ним. Надеюсь, из какого-то другого мира Акаёмов сейчас видит, что я не отступил. Я не бездарь, Павел Анатольевич. Мы – на Базе, вся Россия смотрит на нас. И враги ничего не могут сделать с "кучкой маргиналов".
Звонит моя мобила, незнакомый голос:
– С вашим другом Германом хочет поговорить мать, она сейчас у ворот Базы.
Если я откажусь передать это Герке, меня представят монстром.
– Здесь твоя мать.
Он теряется.
– Хочет встретиться с тобой, даже не знаю, что посоветовать…
– Господи, зачем? – Он кривит губы: – Принесла нелёгкая…
Он берёт мой мобильник, мы стоим рядом и я слышу разговор.
– Герочка, послушай маму. Одумайся, тебя простят. Я иду за тобой.
– Она идёт за мной, – с печальной иронией сообщает нам Анархист.
– Тут не детский сад, откуда может забрать мама, – говорю я. Мне звонит со второго этажа Стас:
– К нам пропустили какую-то бабу.
Ну да. На первом этаже, на одном из мониторов мы видим круглолицую женщину в светлом пальто, идущую к зданию.
Мне вспоминается тактика татаро-монгол, которые впереди своих наступающих туменов гнали захваченных пленников, надеясь, что у русских дружинников не поднимется рука на соплеменников.
– Послушай, Герман, жёстко, конкретно скажи ей, чтобы оставила в покое. Иначе угодит под пули.
– Что, что я скажу?! – кричит он. – Ты думаешь, она поймёт?
– Ты думаю, Евангелие читал.
– Читал.
– Христос сказал примерно так: кто идёт за мной, оставь своих ближних. Будешь сопли распускать, она вообще не отойдёт дверей.
– Я выйду туда, – говорит Анархист.
– Тебя снайпер снимет.
– Да пошёл ты.
В эту минуту взрывается здание, мимо которого проходит Геркина мать – первая казарма у ворот, где оставался один из наших пленников. Второй ещё здесь, раненый, но живой.
На мониторе мы видим, как она падает. Я отшвыриваю Германа от двери – он рванулся на помощь. Женщина поднимается и упрямо продолжает путь. Дверь теперь не забаррикадирована. Она толкает её и вот уже среди нас. Светлое пальто в грязи, глаза наполнены слезами. Она бросается к Анархисту и обнимает его. Я уже решил, что Герман для нас потерян, у него было лицо проштрафившегося школьника. И отчеканил, чтобы дошло до его раскисшего мозга: