"Стихи — не что иное, как вид пророчества", — писал Владимир Познер в 1926 г. Пожалуй, он прав. Вот что мы читаем в 1925 г: "А за окном / Протяжный ветр рыдает, // Как будто чуя // Близость похорон"; "И первого // Меня повесить нужно,// Скрестив мне руки за спиной…"; "В ушах могильный// Стук лопат// С рыданьем дальних// Колоколен"; "Себя, усопшего,// В гробу я вижу"; "…Повезут глухие дроги// Полутруп, полускелет". И, наконец, — "Черный человек". Александр Воронский отмечает, что после гибели Есенина стихи его последнего периода звучат по-особенному. Смерть поэта внесла в них роковой смысл. "Сейчас они потрясают, как подлинный документ, строки налились и сочатся кровью, напоены смертной тоской и томлением, … одиночеством и предчувствием гибели. … И чувствуешь, как гробовая дрожь сотрясает тело поэта".
…До тех пор, пока будут закрыты архивы, в сознании людей будет мерцать знак вопроса. Когда их откроют, появятся новые факты, а с ними — и новые версии. Но самыми надежными свидетелями жизни и смерти поэта останутся его письма и стихи. Там есть все. И они говорят, что, осознав необратимость своей болезни, поэт принял мужественное решение: "И мне, чем сгнивать на ветках,// Уж лучше сгореть на ветру".
Лондон
Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ
СТОЮ ОДИН...
“И я — Есенин...”
Е.Евтушенко 60-х годов
Я молод был, но просто, деловито
Входил, в обнимку с классиками, в жизнь,
Как вдруг Есенин мне сказал сердито:
“Пожалуйста, голубчик, не лижись...”
А я старался, рвался оголтело
В пророки да в борцы любой ценой —
И даже в депутаты, было дело.
“Ах, родина! Какой я стал смешной...”
Хоть оплевал я все, что мной воспето, —
Меня, увы, все меньше признают.
Туда-обратно странствуя по свету,
“Ни в чьих глазах не нахожу приют...”
Но несмотря на козни патриотов,
Меня им нипочем не затереть:
Я наваял такой объем работы!
“Но никого не может он согреть...”
А как мечталось дерзко и красиво
За классиками следом прыгнуть ввысь!
Но грустно подытожила Россия:
“В тебе надежды наши не сбылись...”