Но не дай Бог перепутать и в другую сторону и в борьбе наций встать на позиции «общечеловеческие»: это будет значить, что я такой же идиот, только с обратным знаком.
Сегодня Россия переживает последствия именно конфликта наций: русским нанесено тяжелое поражение. Это факт. Вызов брошен, и я знаю свое место в окопе".
Я стою в этом окопе плечом к плечу со всеми русскими классами и сословиями, в том числе с русскими рабочими и крестьянами, как то ни прискорбно для какой-нибудь юной девы, начитавшейся на ночь Леонтьева. Это неоспоримо.
Добавлю один вывод, логически вытекающий из сказанного.
Защищать лишь отдельный, «свой» класс русской нации в условиях национальной войны, ведущейся против русских в целом, — не только идиотизм, но и преступление. Вдвойне преступление — раздувать классовую рознь в этих условиях и призывать инородцев на сторону одних классов против других.
В свете данной аксиомы меня шокировала статья в «Завтра» № 47(364), воспевающая таких, пардон, "национал-капиталистов", как Абрамович и Дерипаска. Вот так "русский бизнес-клуб"… На мой взгляд — полный конфузище! Что это?! Новый союз пролетарских масс с жидобольшевистскими комиссарами? Неужели денег подкинули к юбилею? Поздравляю!
Надеюсь узреть ответ Татьяны Глушковой на этот "вызов времени"…
Засим — прощайте.
*) Полностью всю полемику, вызванную моими публикациями в «НГ» см. в кн. "Русский национализм, его друзья и враги" (в печати) или на сайте www.nazionalism.net.
Андрей Новиков СТАНЕТ ЛИ ИНТЕРНЕТ СМИ?
Одним из провокационных обстоятельств, принесенных Интернетом в нашу действительность, является ИЛЛЮЗИЯ СВОБОДЫ.
Свобода — вещь вообще часто иллюзорная, и м м а н е н т- н а я, если ее понимать в отрыве от своих трансцендетных источников. Не вполне свободен человек, лишенный Божьего промысла. Не вполне свободен автор, не слышащий свою музу. Не свободна политика, не способная чувствовать свои исторические корни.
Нет свободы и в пресловутой «виртуальности», которая, если разобраться, есть лишь технически усовершенствованное и отчужденное человеческое воображение, подчиняющееся, как там ни крути, все-таки архетипическим законам сознания.
Но есть еще одна «свобода», чисто российская, связанная с Интернетом.
Число пользователей Интернета в России не превышает сегодня полутора миллионов человек.
Это ничтожно мало, если для сравнения взять, скажем, тех, кто охвачен другими средствами информации: радио, ТВ, прессой, книгами, наконец. Телевизор смотрят восемьдесят процентов населения. Книги или иную печатную продукцию читают (так или иначе) девяносто процентов. В Интернет выходит только один процент .
Пока Сеть не стала средством массовой информации. Представим, однако, что интернетизированный компьютер будет стоять в каждом доме, как сегодня стоит телевизор, и ситуация в корне изменится. Интернет — это, в сущности, тот же телевизор, лишь с бесконечным числом «каналов». Вопрос: можно ли в России представить существование массовых каналов без обязательного лицензирования со стороны власти? В Китае, чтобы открыть сайт в Интернете, нужно получить лицензию. Сеть рассматривается как такое же СМИ, как и любое другое. Наверняка что-то подобное произойдет и в России.
Интернет дал нам то, чего у нас никогда не было, а именно СВОБОДУ СЛОВА. Благодаря Сети мы получили чисто физическую возможность распространять и получать информацию. Честно говоря, у меня это вызывает настороженность и даже недоверие. Трудно допустить, что в стране, в которой н и к о г д а не было свободы слова, может появиться полная свобода информации.
Говорят, что ксерокс разрушил в 70–80 годах идеологическую монополию КПСС, дав возможность существования самиздату как параллельной книжной реальности. Впрочем, существование "списочной литературы" возникло раньше ксерокса, и потому можно сказать, что советская монополия была разрушена… обычной пишущей машинкой. Не в этом суть: и пишущая машинка, и ксерокс использовались примерно в одной и той же функции. (В одной из статей я уже писал, что открытие ксерокса в условиях советской действительности было, по сути, открытием гутенберговского станка .) Если следовать этой аналогии, то Интернет способен поставить крест на всей русской печатной традиции, которая слово всегда рассматривала как что-то потайное, «запретное» и допускала публикацию лишь легального мнения. Вся русская культура, начиная с раскольников, формировалась в оппозиции к напечатанному слову . Это, кстати, затруднило формирование русской литературы и даже внутри нее создало совершенно особенное отношение к слову, с одной стороны как к тайне, а с другой — как к лжи ("мысль изреченная есть ложь").
Невозможно в принципе представить русскую литературную традицию без самиздата, без андеграунда, без «запрета». Интернет же создает ситуацию «вседозволенности» и полной «прозрачности». В нем возможна маргинальность, но навряд ли тайна. Являясь "всеобщим Самиздатом", Сеть вместе с тем приобретает и вид "всеобщего печатного станка", давящего абсолютной своей доступностью и открытостью. Именно поэтому русская дихотомичная словесная традиция бессознательно (а может, и осознанно) стремится уйти от Интернета, выработать внутренние самоограничения, которые касаются как самого Интернета, ("слово интернетизированное есть ложь"), так и в определенном смысле самого Слова. В последнем случае можно говорить об уходе в мир образов, возвращении к долитературной рублевской традиции. В первом — о возрастании значения "неинтернетизированного", частного слова (например, частной рукописи или случайно оброненного слова).
Я, впрочем, говорю о литературном желании "убежать из Интернета", по большей части, как я понимаю, сомнительном, потому что технически из Сети никто не «убегает». Напротив, наблюдается противоположное: создание сайтов "сетевой литературы". Но в принципе это то же самое: сетевые критики и редакторы просто воспроизводят через Интернет традиционные для русского литературного сознания парадигмы. Достаточно посмотреть, скажем, на «империю» Курицына, выстраивающего фаланги отобранных им писателей, чтобы понять, с чем мы имеем дело. В случае с Курицыным — я думаю, всего лишь с авантюрой. А вообще, если посмотреть шире, — с реставрацией литературной совдепии.
К слову сказать, обилие критиков на фоне ограниченного круга писателей — это верный признак совдепии. Ту совдепию создали по большей части критики (в кооперации с чекистами, конечно). Сегодняшнюю тоже делают критики…
Убежать от Интернета невозможно по понятным причинам. Это все равно что убегать от изобретения бумаги и печатного станка в XVI столетии. А вот воспроизвести в Интернете все бюрократические фильтры и рогатки (так же, кстати, как в печатном деле была воспроизведена русская долитературная традиция) — это пожалуйста.
Мы как-то забываем, что ни Интернет, ни какое иное «новшество» сами по себе революционным содержанием не обладают. На Западе станок Гутенберга привел к появлению протестантизма, дав возможность массового тиражирования Библии и тем самым освободив религиозное чувство от папского авторитета. На Руси тот же станок привел лишь к печатной версии Государства. Вместо свободы слова случилось прямо противоположное: Слово было одето в кандалы типографских гранок, сделавшись догмой, государственным указом. В принципе русская литература в XVIII веке возникла не благодаря, а вопреки печатному слову как "дворянский самиздат". Первые литературные журналы Радищева и Новикова — девиация книжного дела, отклонение от нормы. Никакой духовной Реформации от идеи Ивана Федорова запустить в России печатный станок не последовало. Отчего же считать, что Интернет даст нам "подразумеваемую им" свободу слова? Интернет может стать виртуальной версией духовного тоталитаризма до тех пор, пока в нем не возникнет очередная девиация.