Как провел Есенин свой последний день, 27 декабря? Установить это помогают воспоминания друзей Есенина — Елизаветы и Георгия Устиновых, которые снимали номер 130 там же, в «Англетере», поэта Вольфа Эрлиха, — а также свидетельства тех, кто хотя бы коротко видел Есенина в тот день. Эрлих, который по просьбе поэта ночевал у него, вспоминает, что с утра поднялся шум: Есенин кричал, что его хотели взорвать. Он хотел принять ванную, но оказалось, что колонку растопили, а воды в ней не было. Пустили воду. Потом Устинова, Эрлих и Есенин завтракали у него в номере. Вдруг Сергей начал жаловаться "тете Лизе" (так он называл Устинову), что в номере нет чернил: "Это безобразие!… Ты понимаешь? Хочу написать стихи, и нет чернил… Смотри, что я сделал!" Он засучил рукав и показал руку: там был надрез. Елизавета Александровна испугалась и рассердилась: мог бы, мол, подождать и до утра, но Сергей стоял на своем и заявил, что если чернил не будет, то он опять разрежет руку: "Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!" Потом Есенин вырывает из блокнота листок (показывает: стихи), складывает его вчетверо и кладет Эрлиху в карман: «Тебе». Устинова хочет прочесть, но Сергей останавливает ее: "Нет, ты подожди! Останется один, прочитает". Эту сцену описывает и "тетя Лиза", но с некоторыми разночтениями. Она утверждает: (а) что на кисти было "три неглубоких пореза"; и (б), что не она, а Эрлих собирался прочесть стихи, но Есенин его остановил: "Потом прочтешь, не надо!" Что же было дальше в этот день? — самовар, пиво, гусиные потроха. Пришел Устинов, привел и Ушакова, который также проживал в «Англетере». Есенин был оживлен. Далее Эрлих отмечает, что к шести часам они остались втроем: Есенин, Ушаков и он. Наконец около восьми ушел и Эрлих, но с Невского вернулся: он забыл портфель. Сергей спокойно сидел у стола "без пиджака, накинув шубу", и просматривал свои стихи. Вскоре они снова простились. Значит, это было уже в девятом часу вечера. А утром, как пишет Эрлих, портье, давая показания, сообщил, что около десяти Есенин заходил к нему с просьбой никого в номер не пускать. Однако в официальных показаниях Г.Ф. Устинова от 28.12.25 участковому надзирателю Н.М. Горбову читаем: "Вчера, 27 декабря, мы с женой, тт. Эрлих и Ушаков… просидели у Есенина часов с 2-х до 5–6 час… Когда мы уходили, — уходили вместе все четверо, — Есенин обещал ко мне зайти, но не зашел. Вечером я к нему также не сумел зайти: ко мне пришел писатель Сергей Семенов… а потом мы с женой легли спать". Но если гости в 6 часов "уходили вместе все четверо", значит, последним, кто видел Есенина живым, был Эрлих, который "вернулся вторично". К несчастью, даже увидев поэта за рукописями, он так и не вспомнил о подарке друга. Лишь на следующее утро, уже после трагедии, он достал его из кармана и вместе с Устиновым прочел: "До свиданья, друг мой, до свиданья…", написанное кровью.
Утром комендант гостиницы в официальных показаниях заявил, что 28.12.25 г. в 10.30 утра к нему пришла гражданка Е.А. Устинова и сказала, что не может достучаться к Есенину. Открыв дверь "с большим усилием", он, не выяснив, что случилось, ушел. Но не прошло двух минут, как его догнали Устинова и Эрлих и в ужасе, "хватаясь за голову", попросили пройти в номер 5. Увидев гр. Есенина висевшим в правом углу, он сразу же позвонил во 2-е отделение милиции. В этом отношении показания Устиновой и Эрлиха совпадают. Но даже идентичные показания трех лиц не дают полной уверенности в том, что событие произошло именно так. Вот что рассказала вдова коменданта «Англетера», Антонина Львовна Назарова (1903–1995) в беседе с Виктором Кузнецовым в апреле 1995 года, незадолго до ее смерти. Описывая вечер 27 декабря 25 г., она вспоминала, что около 10 часов вечера им позвонил дворник гостиницы и попросил управляющего срочно прибыть в «Англетер». Назаров вскоре ушел. "Вернулся домой лишь на следующий день, — продолжает Антонина Львовна, — и рассказал о происшествии, даже говорил, что снимал с петли тело Есенина". Ему как будто помогал Цкирия И.П., коммунальный работник гостиницы, которого она знала. Итак, из этого интервью следует, что Назаров вернулся домой "лишь на следующий день". Но, как сообщает Н.Сидорина, в беседе с работниками Ленинградского телевидения вдова Назарова утверждала, что ее муж узнал о смерти Есенина в 23 часа 27 декабря 1925 г. Тогда как же он мог увидеть тело Есенина в петле в 10.30 утра? Что же он, «узнал» с вечера и за 12 часов ничего не предпринял? Вдова Назарова подозревает, что ее муж "по долгу службы… не открыл тогда правды и промолчал до смерти", скрыв истинную картину гибели Есенина. Виктор Кузнецов выяснил, что 14 марта 1925 г. В.М. Назаров "получил мандат чекистского «ока» в «Англетере». Автор убежден, что Назаров не только "снимал с петли" поэта, но и был участником расправы.
Вскоре после звонка Назарова в милицию в «Англетер» явился участковый надзиратель 2-го отделения ЛГМ Николай Горбов. Он составил Акт о самоубийстве поэта, который кроме него подписали понятые: В.Рождественский, П.Медведев, М.Фроман, В.Эрлих, а также милиционер — Михаил Каменский. В номере царил беспорядок, всюду валялись разорванные рукописи. Здесь же обнаружили разорванную в клочья фотографию сына Есенина (от З. Райх). Не знак ли это полного отчаяния поэта, когда уже "ничего не жаль"? Накануне он говорил Устинову, что сын — не от него.
Когда в 4 часа дня тело отправляли в Обуховскую больницу для вскрытия, оказалось, что поэта нечем укрыть: исчез его пиджак. Когда и куда — неизвестно. Устинова достала откуда-то кимоно, а "Борису Лавреневу пришлось написать расписку от правления Союза писателей на взятую для тела простыню". Вскрытие тела С.Есенина было произведено судмедэкспертом Александром Григорьевичем Гиляревским 29 декабря 1925 г. Результаты вскрытия были изложены в «Акте».
29 декабря 1925 г., в 5 часов вечера, в Союзе писателей была назначена гражданская панихида. Около 6 часов началось прощание. Вечером гроб с телом С.А. Есенина был отправлен в Москву. В Доме печати на Никитском бульваре люди отдавали последний долг поэту. Поток продолжался всю ночь 30–31 декабря. 31 декабря 1925 г. С.А. Есенин был похоронен на Ваганьковском кладбище.
Через год, 3 декабря 1926 г., приведя архивы поэта в порядок, на могиле Есенина застрелилась Галина Бениславская. Револьвер дал пять осечек и лишь в шестой раз сработал. Галина завещала похоронить ее рядом с поэтом, оставив записку: "В этой могиле для меня все самое дорогое…"
"ДРУГ МОЙ, ДРУГ МОЙ, Я ОЧЕНЬ И ОЧЕНЬ БОЛЕН…"
Некоторые авторы считают, что, уезжая в Ленинград, Есенин был полон сил, энергии и новых планов. Это не совсем так. Планы у него действительно были, но силы были уже далеко не те. Свидетели его заграничного турне отмечают, что Есенин там "пил напропалую". Именно с тех пор началось резкое ухудшение его здоровья.
Перед нами "История болезни" по
эта, заполненная 5 декабря 1925 г. в психиатрической клинике 1-го Московского государственного университета. Сам пациент считал себя больным с февраля 1925 года, но в графе «Алкоголь» ответ: "много, с 24". Вредная привычка обернулась хроническим недугом. В числе других заболеваний указаны: Delirium trem., т. е. Delirium tremens, белая горячка, и далее — Halluc. с XI.1925. Значит, болезнь сопровождается бредом и галлюцинациями. Профессор П.Б. Ганнушкин поставил С.Есенину диагноз: "ярко выраженная меланхолия". Это — "вид душевной болезни — беспричинное угнетенное состояние, иногда с бредовыми идеями". Таких больных мучает навязчивая мысль о самоубийстве, особенно в одиночестве. Именно поэтому дверь в палату Есенина держали всегда открытой. Гордон Маквей приводит свидетельство Олега Леонидова о том, что друзья, посещавшие поэта в больнице, были поражены одержимостью, с которой Есенин говорил о смерти. Он с упоением рассказывал о больных-самоубийцах, а потом "сказал, что и сам скоро умрет".