Сергей Федякин О РОССИЙСКОМ ГИМНЕ
"Творческая интеллигенция" поспешила отметиться в очередной раз. Музыка гимна, написанного Александровым, напомнила ей о «сталинщине». Но ведь многим эта музыка напомнит совсем о другом: о победе в Великой Отечественной (гимн написан в 1943-м, когда великая страна в час тягчайшего испытания нашла силы подняться и твердо встала на ноги) и о первых космонавтах, и о победах наших спортсменов, и о том, что Советская Россия была державой. Забывает "творческая интеллигенция" о другом: гимн Глинки, конечно, не напоминает о «тоталитаризме», зато напоминает простым людям России о другом времени, когда "все расхищено, предано, продано". Гимн Александрова — гимн империи. Гимн Российской Федерации на музыку Глинки — стал гимном развала, распада, рассеяния. И вряд ли Глинка желал такой судьбы для своей музыки.
Да, Александр Васильевич Александров — не Глинка. И все же он вошел в историю музыки. И в первую очередь как автор государственной музыки: "Священная война" и "Гимн Советского Союза". О первой давно уже сказано: это — «песня-симфония» (столь потрясающа, до дрожи в спине, сила ее простого, естественно-великого напева). Второй — это не только "Гимн Советского Союза", но и "гимн как таковой", "идеальный гимн". Ведь за редкими исключениями гимны большинства государств и не похожи на гимны. Среди исключений сразу вспоминаются «Интернационал» и «Марсельеза». Оба гимна — из Франции, но оба — не государственные. И если «Марсельеза» рождалась как гимн народный, потому и смогла стать гимном государственным, то судьба «Интернационала» точно соответствует его названию. Он не мог «пропасть» — настолько ясна «гимновая» основа музыки Пьера Дегейтера. Но это — гимн "проклятьем заклейменных". Не имея почвы под ногами, он мог становиться и гимном партийным, и гимном СССР, и гимном Китая. В нем не было государственного начала, поэтому в роли государственного гимна он и мог менять страны и народы.
"Гимн Советского Союза" — в музыке своей — как бы изначален (идеальный гимн) и вместе с тем неповторим. Он вобрал в себя всю историю Союза Советских Социалистических Республик, но в нем есть и отзвук православных песнопений (и не случайно: Александров когда-то учился в регентских классах Придворной певческой капеллы в Петербурге). Наконец, в самой его мелодии запечатлелась и история государства Российского — воспоминание о том, что великая Империя «поплыла» и обрушилась, но вот опять — в ином виде — возродилась и твердо встала на ноги. В теме гимна Александрова утвердительность ощущается с первых нот, и вот она — вместе с мелодией — спускается, будто не может удержаться, но вдруг снова, неуклонно, восходит вверх и — взвивается знаменем. Запечатлелась в гимне и Великая Отечественная, гимн — музыкально — стал как бы продолжением "Священной войны", ее торжественного — с уступами — восхождения и «взлета» в строчке "Пусть ярость благородная / Вскипает, как волна". И если представить себе идеальную Россию, взявшую все лучшее из трех Россий — царской, советской и той, которая, может быть, еще дождется своего часа, — ее гимном будет, конечно же, не гимн Глинки (это же все-таки не его простое и гениальное "Славься!", а музыкальный черновик), не "Боже, царя храни" (музыка Львова замечательна, но есть в ней что-то сонное, великая Империя в те годы ведь действительно "почила на лаврах"). Только музыка союзного гимна и есть гимн "идеальной России" (той, что "в веках"), и вряд ли Россия когда-нибудь обретет свое музыкально выраженное "государственное лицо" более замечательное.
(обратно)