Проходили за давностью дней.
Для кого предназначены двери?
Кто просил, чтоб стучали сильней?
Разве можно туда достучаться?
Все равно за стеною обрыв...
Но со стуком принес святотатца
В эту глушь запоздалый порыв.
Сам хватился убогой потери.
Да забыл он за давностью дней —
Сам взрывал. Сам чертил эти двери
И просил, чтоб стучали сильней.
Из этого тупика, казалось, нет и не будет выхода. Ощущение безнадежности еще более усиливалось в стихотворении "Вина", где поэт прощался с ХХ веком, оставляя единственную надежду заблудшим — на осознание своей вины за содеянное и способности принять кару за собственное забвение и святотатство.
Мы пришли в этот храм не венчаться.
Мы пришли в этот храм не взрывать.
Мы пришли в этот храм попрощаться.
Мы пришли в этот храм зарыдать.
.....................................................
Полон воздух забытой отравы,
Не известной ни миру, ни нам.
Через купол ползучие травы,
Словно слезы, бегут по стенам.
Наплывают бугристым потоком,
Обвиваются выше колен...
Мы забыли о самом высоком
После стольких утрат и измен.
Помните финал гоголевского "Вия"? "И заросла церковь густым бурьяном, и никто никогда не найдет к ней дороги. Так навеки и осталась церковь, с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги". В развалинах, куда люди пришли для последнего прощания, нет следов нечистой силы, но храм так же заброшен и скоро порастет непроходимой травой последняя тропинка, ведущая к нему... По закону неотвратимого возмездия за измену и отречение от веры и истории предков трава забвения превращается в гибельное всепожирающее пламя.
Да, текут наши чистые слезы.
Гулко вторит заброшенный храм,
И взбегают колючие лозы
Словно пламя по нашим ногам.
В поисках разрыва нити, связывающей времена, поэт обращался к древним языческим образам, к "мчащейся по ржи", в движении которой он чаял разгадать тайну славян. Это обращение было естественным для него, пораженного еще в детстве лицезрением "столба крутящейся пыли", рассказавшего в поэтической молодости "атомную сказку" о превращении Иванушки-дурачка в хладнокровного препаратора. Символы, мифы, сказания русской древности оживали в его поэзии, заставляя читателя верить в неразрывность, нерасторжимость временных пластов, что создавало ощущение устойчивости и удивляло, не могло не удивлять — бесстрашие поэта, вторгающегося в области запредельного, производило впечатление поистине ошеломляющее.
Ты сражался с невидимым злом,
Что стоит между миром и Богом...
Путь к Богу на выходе из этого сражения был неизбежен. Но труден и далек.
В "Пути Христа" Юрий Кузнецов явил мироощущение человека, пришедшего к ж и в о м у Христу. К Тому, Который сказал: "Не мир Я вам принес, но меч". К Тому, Который изрек: "Царствие Мое не от мира сего". К Тому, Который обронил: "Воздвигну храм Свой и врата адовы не одолеют его". С какой же благотворной тяжестью воспринимались сии истины!
Нет ни церкви, ни священника, ни таинств, ни Святых Даров...
Есть пустыня, Вифлеем, голая пещера, овечьи ясли, звезда, взошедшая с востока, и первые слова Нового Завета. Есть память, не дающая порвать связь с языческим восприятием мира. Есть русский человек, чей разум напоен живой и мертвой водой символов, сказаний, песнопений старого мира. Перейти черту, отделяющую от мира нового, соединить в себе в едином равновесии два мировосприятия, вынести новую тяжесть Слова Божьего и нести дальше как свое достояние... Евангельские и апокрифические сюжеты, плавно переливаясь один в другой, находят свое воплощение в форме рифмованного гекзаметра, а сказовые зачины напоминают о сказочной стихии, питавшей русское мышление.