С ревом вынырнув на поверхность, он смахнул облепившие лицо волосы и увидел Ленку, развалившуюся в воде, как на перине.
— В штаны-то наделал? — деловито спросила она. — Постирайся, пока в воде.
— Ах ты, стерва!
Атаман бросился за нею вдогонку, но Ленка чувствовала себя в воде не хуже рыбы.
Он нашел ее на песчаном пятачке, окруженном ивняком, шагах в десяти от берега.
— Ложись рядом, — приказала она.
Он лег на спину и закрыл глаза.
— Зачем жить-то? — вдруг пробормотал он. — Никакого смысла: все равно убьют. Или я кого-нибудь... Посадят в тюрягу...
Оба были свидетелями, как однажды на субботних танцах в клубе Мика Дорофеев, весь вечер бесцельно слонявшийся по залу в надежде хотя бы подраться с кем-нибудь, с отчаянья залез на подоконник и надрывно взвыл: "Все ребята давно сидят, один я, как дурак, на воле!.."
— Лечь рядом не означает лежать рядом, — не меняя позы проговорила Ленка. — Объяснить?
Три года они встречались у нее дома. Иногда Атаман оставался ночевать в комнате наверху, где жила Ленка.
Наутро Феликс Игнатьевич хмуро бурчал:
— Я про одно тебя умоляю: мать не выдержит такой высокой награды, как твое пузо из-под него. Ты же знаешь, что первыми в ее жизни словами были не "мама" или "дай", а — "вей из мир!"*. Эти мне евреи!
— Спасибо, тателе**, — отвечала она, глядя отцу в глаза.
— Спасиба слишком много — хватит десяти рублей, — так же хмуро отвечал привычной шуткой отец.
Вернувшись домой после службы в пограничных войсках, Атаман закатил пирушку для немногочисленных знакомых, показывал боевую медаль и шрам от пули. Парни мрачно вздыхали, а девушки с завистью поглядывали на Ленку, которая задумчиво потягивала вино через соломинку.
Она ждала его в постели, закинув руки за голову и тихонько насвистывая.
— Как же я на тебе женюсь, если ты не целка? — с кряхтеньем снимая сапог, пробормотал нетрезвый Атаман. — Люди засмеют.
— Сволочь, — спокойно откликнулась Ленка. — А ну-ка ложись!
Утром она грубо растолкала его, чуть не спихнув на пол.
— Ты чего? — обижено промычал Атаман, вылезая из-под одеяла с трусами в руках.
Ленка величественно встала и развернула перед ним выдернутую из-под него простыню, посередине которой расплылось алое пятно.
— Объяснить?
Они прожили вместе тридцать семь лет, вырастили четверых детей. Атаман стал известным мастером-краснодеревщиком, а Ленка, отмучившись на сортировке бумаги и закончив заочно техникум, в конце концов ушла на пенсию начальником бумагоделательного цеха.
Незадолго до смерти она потребовала выписать ее из больницы, чтобы умереть в кругу семьи. Задыхающимся голосом она попросила Атамана достать из тумбочки маленькую шкатулку, сняла с заплывшей шеи потемневшую серебряную цепочку с крошечным ключиком.
— Открой, пожалуйста, — с трудом просипела она.
В шкатулке Атаман обнаружил лишь смятый тюбик гуаши. Давным-давно засохшей, а когда-то алой, как свежепролитая кровь.
— Объяснить?
— Господи, сколько ж лет...
На улыбку сил у нее уже не оставалось.
— Семь Сорок, милый.
Не зная, куда глаза девать от стыда, ошеломленный Атаман, давясь слезами, прошептал — впервые за всю их жизнь:
— Я люблю тебя, Ленка, хитрая еврейка, единственная моя.
— А я — тебя, моя русская любовь. И не плачь. Лучше похорони меня, как любишь.
Он дал ей слово и сдержал его.
*горе мне! (идиш).
**папочка (идиш).
Олег Осетинский НАС СПАСУТ ХУНВЕЙБИНЫ
Только новая оригинальная национальная идея + еще одна совсем новая + деликатный анти-рэкетный закон + оригинальный закон об оружии + суд присяжных с защитой свидетелей + русские хунвейбины сломают патриархальное сознание России и спасут ее для цивилизации и вообще.
Я получаю много писем и все читаю. Мне, признаться, наскучили бесконечные упреки всех оттенков — то я великодержавный шовинист и сервилист Путина, то "клеветник России", то я тупой охранитель и ксенофоб, то просто стебный постмодернист.