— Ну, зачем же, — смилостивилась Чесотка. — В моем дровянике. И не бойся: чище меня во всем свете бабы нет.
— Согласен.
— А не страшно?
Игорь вынул из кармана сотенную купюру — большущие по тем временам деньги — и протянул Светке.
— В залог.
Тем же вечером Игорь Исупов, чувствуя себя на верху блаженства, а также распоследним из идиотов, — что одно и то же, — явился на свидание в сарай, где Светка хранила дрова. Она ждала его в пустой полутьме.
— Ну? — грозно вопросила она.
— Да, — прошептал Игорь.
Повернувшись к нему спиной, Светка бестрепетно задрала платье и сняла трусики, явив взору Исупова чистую, спелую и звонкую задницу. Он опустился на колени и поцеловал ее.
Не меняя позы, Светка потянула за веревку и то, что Игорь принимал за заднюю стену сарая, а на самом деле было куском брезента, отъехало в сторону под гром аплодисментов многочисленных зрителей.
— Ну? — на этот раз ее грозный вопрос был обращен к ним.
— Твоя взяла! — заорали-закричали люди.
Быстрехонько приведя себя в божеский вид, она с Игоревой форменной фуражкой обошла зрителей, и каждый с радостью отдал свой рубль. Светка пересчитала деньги, часть протянула Игорю.
— Семьдесят восемь по рублю — мои, двадцать два — сдача с залога. По-честному?
Сунув деньги в карман, Исупов слепо побрел через двор. Светка догнала его под неоглядной кроной каштана.
— Эй, да ты не расстраивайся! — попыталась утешить она Исупова. — Тут ведь кто кого, такая любовь.
Игорь вдруг вынул из кобуры пистолет, снял затвор с предохранителя и направил ствол на Светку. Оба попятились друг от дружки, пока Светка не упала на задницу, споткнувшись о выступавший из земли корень, а Игорь уперся спиной в чей-то забор.
— Да ты что! — возмутилась обретшая дар речи девушка. — Стрелять будешь?
— Еще как буду! — невозмутимо ответил Игорь.
И в присутствии семидесяти восьми свидетелей он разрядил всю обойму в неоглядную крону каштана. Тысяча семьсот тридцать четыре вороны, начавшие было устраиваться на ночлег, с жутким ором поднялись с ветвей, обрушив вниз потоки помета. Птичий крик был полностью перекрыт громовым хохотом свидетелей, потешавшихся над Светкой: она сидела на земле, с ног до головы в птичьем помете, да еще и в луже дерьма.
— Это… что? — едва выговорила она.
— Сдача. — И швырнув к ее ногам двадцать два рубля, Игорь ушел с гордо поднятой головой, сожалея лишь о том, что, увлекшись, выпустил в каштановую крону и ту пулю, которую было приберег для себя.
Светке не удалось «отсмеяться» от той новой жизни, которая ждала ее впереди. Сколько она ни мылась, — а мылась она по три раза на дню, — люди указывали на нее пальцем и отворачивались, зажимая носы. Стоило ей заявиться на танцульки в фабричный клуб, как неисчислимые полчища ее воздыхателей тотчас испарялись: были — и нету. "Светка Чесотка? Это та, которую птицы обосрали?" — вот и все, что отныне говорили о ней в городке.
Она перестала влезать в споры, ссоры и драки, завела двух кошек и даже записалась в библиотеку, — но выбраться из вакуума так и не смогла. Городок словно исторг ее из себя и забыл об этом. По ночам она тайком от себя плакала в подушку, переживая те же чувства, которые, наверное, иногда посещали измученных монахов-пустынников, боявшихся на всем белом свете и в жизни только одного — богооставленности. При воспоминании об Игоре сердце ее кровоточило, и к утру из трещинки в груди натекала в плошку толика крови. А когда она, преодолев последние внутренние препоны, вспоминала Игорев поцелуй, разум оставлял ее, отдавая деву на поток и разграбление стыду и любви. Склонившись однажды над речной гладью, она увидела, как сильным течением ее образ унесло прочь, а вместо нее на Светку посмотрела незнакомка.
На исходе лета, поздним вечером, Светка робко постучала в Игореву дверь. Держа в потном кулаке сторублевку и мысленно повторяя вычитанное в книжке: "Но пораженья от победы ты сам не должен отличать", она дрожала то ли от холода, то ли от жара, окутывавшего ее облаком пара.
Игорь открыл дверь и жестом пригласил в дом.
Она вошла.
Слова забыла.
— Ерунда, — с улыбкой сказал Игорь, — от тебя пахнет только тобой. Я люблю тебя. А ты меня.
И только оказавшись в его объятиях, Светка вдруг поняла, что ни за какие коврижки никогда не расскажет любимому о том, что зажато в ее потном кулаке, и чем поражения отличаются от побед, хотя сама лишь сейчас поняла — чем.
СЕМЬ СОРОК