Что же до "выбора" места публикации моей работы, то никакого этико-журналистского запрета подхватывать тему, начатую одной газетой, в другой газете никогда, вопреки инсинуации на этот счет Севастьянова, не существовало. А главное — что отлично известно "Дню литературы" — "Независимая газета", на страницах которой я намеревалась выступить, долго, вежливо, внимательно рассматривая мою статью, не проявила активного желания переломить ход своей дискуссии. Что вполне подтвердилось, когда через три месяца она заявила в итоговом редакционном "манифесте": "Национализм, в том числе и русский национализм... имеет право на существование" ("НГ-сценарии", №9), — уповая, правда, на русский национализм "без антисемитизма". (И это невольно подтверждает мою правоту начет псевдоэтничности всех политических национализмов).
Стоит вдобавок сказать, что главный редактор "НГ" не ответил и на мое деловое письмо-предложение: пусть и не печатая мою статью, организовать "круглый стол" по вопросу русского национализма с привлечением не одного лишь А.Севастьянова как неизменного в "НГ" "делегата" от русского народа.
Поминая об этом, я не гневаюсь на г-на Третьякова: возможно, он как раз отливал "золотую устрицу" для того же "русского националиста" Гавриила Попова (к близившемуся юбилею "НГ"), а я-то, прямо под руку, предлагаю ему вовсе без устриц, несъедобный "круглый стол", да еще с какой-то "непрезентабельной" русской публикой! Способной и посмеяться над каким-нибудь златоустричным златоустом, который то адмирала П.С. Нахимова к иудеям припишет, то себя — к р-р-русским патриотам...
Собственной газеты, в отличие от Севастьянова, я не имею. Как и, в отличие от него, не имею средств издать свою книгу "О русском национализме", написанную в 1993-1994 годах. Наконец, русские возражения против русского национализма были и остаются цензурно (политически) маложелательными. Бодро шедший ко дну Ноев ковчег единительного НПСР так же не желал "бить по своим", как и вся либеральная флотилия — по "чужим", но себе подобным. Вот и весь "выбор возможностей", каким я располагала. И когда б не внезапная личная инициатива В.Бондаренко, статья "Своя своих не познаша?", боюсь, на неопределенное время пополнила бы обилие моих неопубликованных работ. Не лестна ведь ни "правым", ни "левым", ни моно-, ни полиэтничным кромсателям географии и истории нашей страны!
Ну а рассерженный длительным моим невниманьем к нему А.Севастьянов?.. Этот давно уж вкусивший свободы слова "клавиш" на растянутой "в русскую сторону" политической "гармони" сегодняшней России?.. Он непреложно доказал, что опровергнуть главный мой тезис — о подспудной сращенности национализма с либеральной идей, как и резкие утверждения К.Леонтьева о неизбежно-космополитических плодах любого политического национализма, — не в силах. Не в силах и опровергнуть мои суждения о социальной природе и базе национализма, который исходит из весьма утопического "единства" угнетенных с угнетателями-мироедами. Вот и приходится "потомственному дворянину" мобилизовать такое (сверх королёвского перечня) свое свойство, как лживость. Он обвиняет меня в том, будто я недобросовестно оборвала цитату из него. Хотя в действительности я привела все пять абзацев севастьяновского "рецепта" русской националистической "идентификации" плюс и шестой, итоговый, абзац: "ВОТ И ВСЕ". Потратив на эдакое севастьяновское "Dixi" лишнюю газетную строчку.
Увы, данного толка бесчестные обвинения имеют четкую закономерность: чем полней, аккуратней процитируешь иного автора, тем громче закричит он: "Нет! Я — не я, и лошадь не моя!" — словно бы сам ужаснувшись вытащенной за ушко да на солнышко цитате, собственному своему высказыванию. В последний раз это так ослепительно продемонстрировал С.Кара-Мурза по поводу моей статьи "Неправый суд над родным народом", что очередному "народолюбцу" А.Севастьянову вряд ли перещеголять его. Сегодня, не отступаясь от своей классовой антагоничности: "Я буду с русской интеллигенцией и верхними классами против русских рабочих и крестьян, случись у нас опять социальная война" , — Севастьянов начинает доказывать, что его "постулат носит условный характер": случись, мол... тогда... Если, мол... тогда... Но неужели русские националисты так не уверены в ясности русских глагольных форм, что считают нужным "расшифровать" условный смысл, предполагаемый словом "случись"? А как мыслители они не в силах уразуметь, что личная социально-идейная ориентация — "случись" или не случись "у нас опять социальная война" — выражена Севастьяновым предельно отчетливо: именно как морально-психологическая готовность пойти против подавляющего большинства русской нации?