5. Задавая эти вопросы, признаюсь, что за долгие годы так устала от "ответных", "супермужских" разглагольствований про Ерему, когда речь-то затеяна о Фоме, что вообще удивляюсь:
зачем изображать в печати "дискуссию" или "полемику", если культура дискуссий представляется "пережитком" и "полемизирование" понимается не как стройное изложение встречных, инаких мыслей, контрдоводов, контраргументов, а как любая разнузданная болтовня "на свободную тему" с допущеньем вульгарностей и заушательств;
если в результате писатель моего возраста и профессионального стажа подвергается не "огню" содержательной критики, а просто наглым п л е в к а м;
если вместо естественного, непретенциозного имени "автор" писатель, только "автором" сам аттестующий себя, получает самые произвольные, пренебрежительные к его объективному статусу квалификации — вплоть до признания в заведомой "унизительности" вести "полемику с дамой", когда писатель — женщина и уже тем самым есть существо презренное...
6. Женоненавистничество, прямо связанное с комплексом мужской неполноценности, как известно, широко культивируется русской "творческой интеллигенцией", которая вообще-то желала бы избыть женщин в своих рядах, особенно тех женщин, кто не ровен час легко положит на лопатки иного витязя в звериной шкуре... Эта черта современной русской интеллигенции выявляет, конечно, духовное оскудение нации и служит именно ему. Ибо принципиальное нынешнее презрение "сильного" пола к слабому означает прежде всего непризнание женщины как наиболее чуткой и стойкой носительницы, хранительницы именно национального начала (даром что эта прерогатива женщин неоспорима).
Такого отношения к нерусской женщине, тем паче — писательнице, я со стороны русской творческой интеллигенции, признаться, не замечала. Там-то — вовсе иной, пусть даже и оппонирующий тон, но идущий все же поверх полового признака "врожденно нечеловекоподобных" особ, какими почитаются обычно писательницы русские. И во всяком случае интересно выяснить: допустил ли бы В.Бондаренко, автор книги о "детях 1937 года", на страницах "ДЛ" что-либо п о д о б н о е обращению со мной по отношению к самым сомнительным своим персонажам из либерального стана, будь они даже "низшего", женского пола? Например — по отношению к подписантке знаменитого "расстрельного письма "Раздавить гадину!" (1993 год), "элитарной" Б.Ахмадулиной, которую В.Бондаренко восторженно реанимирует для читателя и ставит (кладет) в прямое ПОДНОЖЬЕ этой особе родом из благополучнейшей МГБ-шной семьи "всю энергию погибших" в 30-е годы , и в частности — "энергию Павла Васильева и Бориса Корнилова, Николая Клюева и Осипа Мандельштама" ? Творческую энергию этих поэтов, которая будто бы "передавалась Белле Ахатовне Ахмадулиной" уже при рождении ее, как непосредственной преемнице суммарной такой творческой мощи... Сверхгениальной, стало быть, предстает несравненная Белла Ахатовна, да и в мученическом, получается, ореоле! Ибо ведь и А.Ахматову на всякий случай всуе поминает тут В.Бондаренко — апологет некоего энергетического вампиризма... Даром что его любимица с антирусского берега "детей 1937 года" давно уж сама растолковала смысл своей "пассионарности": "За Мандельштама и Марину/ я отогреюсь и поем". А в 1993 году в духовную пищу себе потребовала у Президента РФ крови защитников Дома Советов — факт, который прямо-таки на цыпочках обходит В.Бондаренко, возмущенный не всеми лакеями ельцинизма — подписантами "расстрельного письма"...