Оно всегда, как заводное,
Талдычит нам одно и то ж.
Мол, возлюби сухарь в котомке
И жизнь барачную. Зато
Твои далекие потомки
Наденут кепки и пальто.
Любовь жены немного значит.
Когда настанет мой черед,
Она зароет и поплачет,
И с облегчением вздохнет.
А дети? С каждым годом суше
Благодарят за нищий труд.
Потом и вовсе — плюнут в душу
И с тихим матом разотрут.
Вот только партия примолкла.
Она сейчас сама в трубе.
А впрочем, вон Рублева Маша
Проходит медленно к воде.
И я, в авоське сжав посуду,
Сторожко вслед за ней иду.
И вам рассказывать не буду,
Что было дальше на пруду.
ТАК БЫВАЛО…
Так бывало в молодости ранней:
На щеке наспишь себе рубец.
Но минуты три в забвенье канет —
И рубцу румяному конец.
А теперь и по три дня не сходят.
И бывает, что на вечерах
В общество является Володя,
Словно беглый каторжник, в рубцах.
Но не это жжет меня и мучит:
Женщины, друзья и подлецы! —
Становитесь ласковей и лучше,
На душе не делайте рубцы!
ВОТ И ВДУМАЙТЕСЬ ТЕПЕРЬ…
Лев Толстой ходил босой
На дорогах и на пашне.
И, омытые росой,
Пахли ноги днем вчерашним,
Земляникою едва…
И в ночном забвенье зыбком
Может, пахла голова
Той же самой земляникой.
И над памятью кружа,
Лучшей доли не желая,
Так сильна и так свежа
Мысль была его живая.
Мне, народ, сказать позволь,
Что не плач о высшем праве
Говорит во мне, а боль
О кочующем бесславье.
Не таланты мерю я,
А высокое призванье —
Петь во славу бытия,
Человека пониманья.
В этом мы с Толстым равны,
Общей стала доля наша
В чистой совести страны,
Где за совесть столько павших…
Ты куда ж глядишь, народ,
Почему, скажите, люди,
Этот парень водку пьет
И грозится — пить, мол, будет!
Да ему бы молока
Взять бутылку — и в покосы.
И траву косить, пока
Не упасть устало в росы.
И омывши потом лоб,
В шалаше проспаться старом,
Земляникой пахнуть чтоб,
А не водочным угаром.
Но смотрите — там и тут,
У ларьков тихонько воя,
Быстро пьяницы растут,
Как грибы перед войною.
Вот и вдумайтесь теперь,
Видеть не переставая,
Сколько горя и потерь
Мы несем, вино хлебая.
...По родной земле крутой,
На дорогах перевитых,
Я б ходил, как Лев Толстой,
Да бутылок много битых.
БЫЛО ВРЕМЯ…
Было время — песни пел я бравые,
Так, что умолкали петухи.
И, гоняясь за ничтожной славою,
Днем и ночью вслух читал стихи.
Но всему конец приходит, кажется.
Каждому томату свой черед.
Зацветет, а после в плод завяжется,
Повисит, созреет, отпадет.
Я созрел. Стихи не декламирую.
Модные мотивы не свищу.
Солевую пищу игнорирую
И смешно суставами трещу.