"КЫСЬ" ТАТЬЯНЫ ТОЛСТОЙ
Татьяна Толстая сама похожа на кысь. И манерами поведения, и обликом, и эстетикой письма. Десять лет в Америке готовилась к коварному броску на русскую литературу, и вот — налет кыси. Налет «Кыси». Она хотела поразить всех своим видением советской эпохи, своей пародией на советский стиль жизни, своим ехидным изображением совка. Специалисты по литературе, по истории и по политике стали сравнивать ее антиутопию с замятинским «Мы», со "Скотным двором" Оруэлла, находить прототипы в сталинских чекистах, парторгах и министрах. Пусть ищут. Но читатель-то не любит ковыряться в учебниках, выискивать параллели в прошлом. Он живет сегодня. И если книга вся в прошлом и не задевает какие-то струнки в сердце ныне живущего человека, то книга сама становится прошлым, так и не имея ни настоящего, ни будущего. И потому как пародия на советский строй, как антиутопия, демонстрирующая тупик уже ушедшей системы, книга Татьяны Толстой абсолютно никому не интересна. Может быть, ее прочитают как некий сказ, как талантливую стилизацию а-ля Ремизов, как занимательную игровую, постмодернистскую композицию на тему конца истории? Для этого книга Татьяны Толстой чересчур скучна и однообразна. Слава Курицын и Андрей Немзер скажут: "Не верю", и земляк Татьяны Толстой по Америке Миша Эпштейн теоретически подтвердит постмодернистскую несостоятельность текста. Но все-таки — читают же? Читает соскучившийся по чтению интеллигент, читает пока еще интересующийся жизнью студент. Читает средний бизнесмен и политик. В чем же дело? А вы посмотрите, о чем повествует эта самая «Кысь»…
В некоем государстве, стабильно существующем, произошел какой-то чудовищный взрыв, катастрофа. Миллионы людей погибли, а остальные или отсиживаются в подполье, став «бывшими», или же превратились в мутантов. Новое поколение воспитывается в новых псевдодемократических условиях. Уровень жизни на порядок хуже докатастрофного. Питаться приходится мышами и всякой зеленью. Постепенно из прошлого доходят то какие-то технические усовершенствования, то стихи, то картинки. Бывшие интеллигенты тайком вспоминают прошлое, живут культурой прошлого. Санитары, как омоновцы образца 1993 года, рыщут в поисках недобитых ценителей довзрывного времени. Вся промышленность рухнула, ни заводов, ни фабрик. Сплошная чистая природа… Главный герой Бенедикт, оболваненный новой пропагандой, все старается докопаться до истины: а что же раньше-то было? При этом сам служит санитаром, воюя с голубчиками, начитавшимися газеты «Завтра». Кончается все новым пожаром и гибелью всех наиглавнейших… Что дальше будет? Остаются то ли в небесах, то ли на земле все те же недобитые голубчики. Один — Никита Иваныч, любитель «Завтра» и народного лада, другой — прогрессист и вообще Лев Львович, из диссидентов. Третий — так ничего и не понявший представитель новой, послевзрывной поросли, мутант, смутно мечтающий избавиться от своего мутантского хвостика, санитар-книгочей Бенедикт…
Может быть, писалась Татьяной Толстой антисоветская пародия, но в результате получилась пародия на всю нашу перестройку, издевка над демократами с их истошным "Раздавите гадину". Получилась ностальгия по великой эпохе и великой культуре. Кстати, и «1984» Оруэла с его Старшим братом и министерством правды сейчас, после событий в Югославии, прочитывается как антиамериканская сатира… Потому и читают охотно эту самую «Кысь», что видят в ней созвучие своему лютому неприятию этого послевзрывного, послеперестроечного времени. Пока четырнадцать лет Татьяна Толстая писала свою «Кысь» в американской глухомани, прошла целая эпоха. Роман ее в рукописи успел устареть, умереть и переродиться, став символом уже иного общества и иных настроений. К счастью, Татьяна Толстая чересчур глубоко для рядового читателя запрятала все свои антисоветские аллюзии. Пусть изощренная Алла Латынина докапывается, кто там Сталин, кто Брежнев, а кто глава КГБ. Новому читателю, поколению Бенедиктов — это все неведомо. Они сравнивают события в книге с событиями своей жизни и находят много схожего. Они читают эту книгу по-своему, переводят на свой протестный язык. И потому нынешние либеральные санитары могут, учуя в книге запах ностальгии, возмутиться подобно персонажу из «Кыси»: "Это попахивает газетой «Завтра»! Душок! Не в первый раз замечаю! Попахивает!" И что Татьяна Толстая ответит? Как будет оправдываться? Такие случаются приключения с книгой, ежели она пишется четырнадцать лет вдали от родины.