Здесь же — хорошие рассказы вологодца Александра Цыганова, новый роман Леонида Костомарова "Огонь и Вода".
А в четвертом номере «Москвы» за 2001 год — роман Кима Балкова "За Русью Русь", оригинальный «собачий» рассказ Ильи Кашафутдинова "Вкус греха", автобиографическая проза Валентина Сидорова "Гори, гори ясно" и бесхитростно-чистые рассказы самарского прозаика Александра Малиновского "Колки и перелески". Надо сказать, что Малиновский — это вообще очень интересная личность, он словно бы иллюстрирует собой ту широту души и таланта, на которые способен от природы русский человек. Родившись в глухой самарской деревушке, он стал крупным ученым-нефтяником, директором завода, лауреатом международной премии "Человек, определяющий лицо планеты", выпустил более десяти книг стихов и прозы, принят в Союз писателей России. Не все, наверное, в его творчестве выглядит безупречно с точки зрения литературного мастерства, явно не хватает раскрепощенности в вымысле и художественного поиска, но все это вполне искупается искренностью подачи материала, его нравственной чистотой и отсутствием позы.
Самарская земля вообще обладает высоким творческим потенциалом, и если бы губернатор области Константин Титов не на словах, а на деле помогал развитию своей литературы, то о самарских писателях сегодня могла бы говорить вся читающая Россия. Во всяком случае, выпускаемый в Самаре без всякой административной поддержки силами всего одного (!) человека — прозаика Александра Громова — журнал "Русское эхо" говорит о том, что духовное возрождение России начинается действительно с ее провинции. По крайней мере, талантов там — ничуть не меньше, чем в столице…
(обратно)
Евгений Носов МЫ ШЛИ ТРУДНОЙ ДОРОГОЙ…
Владимир Бондаренко. Поздравляю, Евгений Иванович, с заслуженной премией. Она буквально вытащила Вас из нынешнего небытия. А заодно так вовремя напомнила о всем Вашем фронтовом поколении. Труден был путь в литературу?
Евгений Носов. Мы же — Витька Астафьев, я и другие такие почти безграмотные были, когда пришли с фронта. Когда еще мы научились что-то там писать. Ребятам, которые успели поучиться в институте, таким, как Юрий Бондарев, Григорий Поженян, Константин Ваншенкин, было легче, чем нам. Они уже, заканчивая Литературный институт, имели книги изданные. А нам очень трудно было доползти до этого. Только после тридцати лет оперились. Но эта былая безграмотность еще долго так или этак сказывалась, а то и до сих пор сказывается. Вон, Виктор Астафьев, он же в своем последнем романе "Прокляты и убиты" немножко обидел оставшихся в живых участников Великой Отечественной войны. Эти люди ведь сейчас уже живут из последних сил. Сейчас отменили последний парад участников войны, потому что уже придти из фронтовиков некому. Фронтовики наши, чуть живые, носят все свои медали потому что горды своим участием в Победе. Потом ведь в их жизни почти ничего стоящего и не было. Он вернулся с фронта и опять как бы опустился до уровня пастуха ли, трудяги простого, сторожа магазинного. Он вернулся в деревню Ванькой и этим Ванькой остается на всю жизнь. В деревне некуда продвигаться. Даже в шахте, на заводе больше было возможностей развернуться. А в деревне расти некуда. Ничего хорошего он в деревне не видел. Не потому что страна виновата в этой забитости деревенской. Стране негде было тогда взять, чтобы накормить и одеть всех фронтовиков. Бабы что-то продавали, покупали одежку детям. Тяжелая была жизнь. И вот этих людей Виктор Астафьев своим романом еще раз обездолил, для многих из которых, война — единственное, что поднимало их до какой-то высоты. Вот этого фронтовика пригласят в школу или еще куда-то, цветы дают, что-то приятное говорят, покормят, и он почувствует себя необходимым обществу человеком. А если у него эту память отнимают, говорят, что и вспоминать-то нечего, ничего хорошего, то человека тем самым лишают последней гордости. А у Астафьева в романе такое отношение проскальзывает. Хотя я понимаю, что Витя устроен так, такой у него механизм, у меня как-то по-другому крутится и другой результат. Он стал в позу, за которую и дивиденды получает определенные. Он сейчас из матерка не вылезает. Вот по телевизору показывают его встречу с Табаковым. Бутылка водки на столе, мать-перемать, Табаков не за этим же приехал. Это что ли колорит сибирского писателя? А Витя этим немножечко спекулирует.