В этом бушующем море амбиций, заблуждений и искушений была имперская воля, чтобы Истина воссияла, соблазн расточился и подлинное слово просветило духовный мир человека и общества. Пример Никейского Собора здесь был благодатно непререкаем, что позволило самые трудные и действительно судьбоносные проблемы решать именно соборно и именно вселенски. С 325 по 787 год было проведено семь Вселенских Соборов, решения которых определяют до сих пор нашу православную жизнь. Но важно помнить, что в тех исторических условиях имперская власть была светским двигателем духовного строительства, что лишний раз подтверждает мнение о Византии как империи духовного делания, что бы ни писали историки и современники об интригах и хитросплетениях дворцовой жизни.
_*** _
Я уже написал, что православие утверждалось в борьбе с ересями и лжеучениями. Болезненность этого процесса несомненна, и надо еще раз подтвердить роль Византийской империи в утверждении православного Предания и православной Традиции. Лишь однажды, но на протяжении почти столетия имперская власть впала в искушение иконоборчества, что немедленно породило общеимперскую смуту, ослабило государственные институты, и только уже вполне сформировавшееся православное миросозерцание не позволило ереси стать государственной идеологией. Седьмой Вселенский Собор в 787 году дал развернутую и догматически безупречную критику иконоборчества, сохранившую непререкаемость до сего дня. В 843 году императрица Феодора в первое воскресенье Великого поста торжественно провозгласила возвращение к почитанию икон, и это событие мы празднуем каждый год как Торжество Православия.
Следующим ударом, потрясшим империю, был захват Константинополя в 1204 году западноевропейскими бандформированиями под благочестивыми лозунгами похода на Святую Землю и во главе с паханами с титулами герцогов, графов, маршалов. Бандиты захватили столицу и устроили грабеж драгоценностей и святынь, чего не делали менее просвещенные завоеватели. Вероятно, в это время была похищена Плащаница Господа нашего Иисуса Христа. В одичавшую Западную Европу переправлялись православные реликвии, и именно в это время часть византийских архивов и библиотек оказалась на Западе, создав интеллектуальный фон для Проторенессанса.
Византия трудно поправлялась после освобождения от рыцарей-бандитов, но у нее хватило сил для палеологовского возрождения. На излете творческого потенциала она смогла подарить православию исихазм; Григорий Палама, Добротолюбие и афонское монашество стали великими событиями византийской, православной, всемирной истории. Как промыслительно все происходит! Исихазм в Византии был прощанием империи с миром, в то время как в России он стал духовным деланием, подвигшим Сергия Радонежского на возрождение крепости духа в жертвенном подвиге героев Куликовской битвы.
Империя выполнила свою историческую задачу. Но турки уже обступили со всех сторон остатки некогда грандиозного государства, и понятно было, что на очереди стоит захват Константинополя. На исходе сил и при истончении воли к власти империя совершила акт апостасии, который стал актом отречения от Традиции и предательством исторического целеполагания византийской государственности. В поисках союзников, способных защитить страну и столицу от турецкого ятагана, империя обратилась к Ватикану за помощью, пожертвовав ради призрачного спасения от турок чистотой православной веры. В 1439 году после двухлетних дебатов в Ферраре во Флоренции были подписаны документы, провозгласившие унию католицизма и православия. Было предано православие, но вместе с ним был перечеркнут смысл имперской государственной жизни. Флорентийская уния была смертным приговором Византии, и он был приведен в исполнение весной 1453 года. История империи закончилась.
Но если закончилась история Византийской империи, то не закончилась история православия. Марк Ефесский выступил против унии (ни в Ферраре, ни во Флоренции папская сторона не смогла выдвинуть ему достойного оппонента) и не позволил католицизму исказить устои православного вероучения и церковного устроения. В день кончины своей он произнес слова, обращенные к сановнику Схоларию, но ставшие завещанием Византии всему православному миру: "И в равной мере он долженствует и в отношении Бога и Веры и Церкви верно и чисто бороться за Веру. И я сам возлагаю на него эту борьбу, чтобы вместо меня он был защитником Церкви и водителем здравого учения и поборником правых догматов и Истины, имея поддержку в Боге и в самой Истине, о чем и ведется борьба, чтобы, бывая общником в этом Святым Учителям и богоносным Отцам, великим богословам, он воспринял награду от Праведного Судии, когда Он объявит победителями всех тех, которые боролись о Благочестии. Но и он сам должен всеми силами иметь рвение о благостоянии правых догматов Церкви, как долженствующий дать отчет о сем в час суда Богу и мне, поручившему ему сие, а также понадеявшемуся принести в Благую Землю эти слова, приносящие более чем стократный плод. Пусть он ответит мне о сем, дабы, отходя от настоящей жизни, я возымел совершенную уверенность и чтобы, отчаявшись в исправлении Церкви, я не умер в печали".