Н. Заболоцкий.
Прощание с друзьями.
По равнине, укрытой снегами,
По угорам, по хмурым лесам
Мы искали, что было не с нами.
Не нашли. Это знаешь ты сам.
Пролетели, пропели метели.
Так пропели, что только держись!
Оглянуться с тобой не успели
На свою бестолковую жизнь.
Пронеслась она в тихом разгоне,
Прокатилась, как сон, в никуда.
Промелькнула в угарном разгуле,
Безвозвратно истратив года.
Юность шалая нам подмигнула,
Прошмыгнула на скоростях,
И осанку заботой пригнула,
И надежды рассыпала в прах.
Торопливые годы остались
За твоей и моею спиной,
А безмерная наша усталость
Оправдала пришедший покой.
По-иному мы жить не хотели:
Не по нраву — так не берись.
Пролетели, пропели метели.
Так пропели, что только держись!
Вспомнив Николая Рубцова и сиротливую жизнь его.
… спасай Россию!
Народная присказка
Чего нам горе горевать,
Виденья помня на холме?
Земли родимой благодать
Приснится даже и во сне:
Увижу землю и зарю,
Родные реки, лес и яры,
Да что об этом говорю —
Вокруг химеры и кошмары.
И вот, куда ни кинешь взор,
Стенанья тихие услышишь,
поймешь: стоит такой разор,
какой и словом не опишешь!
Куда мне, сирому, пойти?
Куда главою приклониться?
Встают, маячат на пути
Свиные хари, а не лица.
И сосен шум почти не слышен,
Не светит нам звезда полей.
Расстрелян, бит, забит, унижен
Живет народ, как прохиндей.
Забудет он отца и мать,
Забудет и себя, наверно,
Чего нам горе горевать
У нынешней безмерной скверны.
Я о земле не так скорблю —
по ней не раз ползли напасти,
но знаю: родину свою
пора спасать от гнусной власти.
Ведь родина нас родила.
Такие, братец мой, дела.
Что-то тоскливое, надрывающее
сердце было в этом диком и пустынном пейзаже.
Ф.М. Достоевский.
В этом диком, пустынном пейзаже,
в обезлюдевшем крае моем,
злобно тянется тяжкое, вражье
и кричит, и кричит вороньем.
Глохнет крик в глубине преисподней
в обезлюдевшем крае моем,
и горит мое сердце сегодня,
полыхает последним огнем.
Никуда от России не деться
в обезлюдевшем крае моем,
не сгорит мое старое сердце —
пожалеют и вспомнят о нем.
Только нету в полях человека
и далеко людское жилье.
Придорожная сирая веха
в снег воткнута, как в сердце мое.
ДОНСКАЯ ПЕСНЯ
Все быльем поросло. Кровь угомонилась.
Не осталось в душе прежнего огня.
Отчего же, скажи, снова ты приснилась,
И слова слышу я: "…Пожалей меня…"
На полынный закат наплывает вечер,
а в далекой степи ты не ждешь меня,
да и я помолчу. Нет, я не отвечу:
"Пожалей, пожалей, полюби меня…"
Я в былое гляжу трезвыми глазами,
в сердце память всегда прошлого храня.
Только в прошлом своем мы виновны сами:
Так жалей и люби, но только не меня.
Не вернуть жарких дней, и не в них отрада.
Все прошло, все ушло и — не возвратить.
Оттого повторить мне сегодня надо:
никогда не могла ты меня любить.
Все быльем поросло. Кровь угомонилась.
И в далекой степи, ты не ждешь меня.
Отчего же, скажи, снова ты приснилась,
и слова слышу я: "…Пожалей меня…"
Вячеслав Куприянов “НЕ ПОТЕРЯВ ЛИЦА”
ВЕК МОЙ…
Что-то расшалились нервы,
резче выдох, злее вдох.
И летит сова Минервы
на границе двух эпох.
Это ночь, или затменье,
света белого конец?
Или жуткое прозренье
красных кровяных телец?
Кровь течет над каждой датой
под счастливый визг попсы,
и вцепился век двадцатый
в электронные часы.
Он в своих секундах тонет,
у судьбы пощады ждет,
только никого не тронет
роковой его исход.
Как бы ни был он заметен,
лязгнут вечности тиски:
распадутся в бездне сплетен
склеенные позвонки.
Упадет сова Минервы
в ею выдуманный мрак.
И поднимет Двадцать Первый
чей-то выроненный флаг…
* * *
Мир захватили маньяки.
А вы-то хотели как?
Карабкаться вверх во мраке
может только маньяк.
Власть захватили воры.
А как же, если не красть,
прокрасться как в коридоры,
ведущие в эту власть?
Власть захватили бандиты!