Не доходя до своего уютного дома из красного кирпича, окруженного невысокой оградой и кустарником, спутница обернулась и подняла глаза на ангела:
— Ну что же, до свиданья! Надеюсь, мы еще встретимся. Я так и не узнала, как тебя зовут…
Ангел приложил палец к ее губам и покачал головой. Он наклонился к ней и быстро поцеловал ее в щеку.
— Прости меня, — почти прошептал он.
— За что?
— За то, что ты меня уже не забудешь и жизнь твоя отныне изменится. Но в конце концов мы опять встретимся.
Он повернулся и зашагал прочь на Радонежскую гору, смотреть на закат.
* * *
Ангел в пурпурном плаще сидел на склоне горы в Радонеже, на грязно-серой сентябрьской, апрельской траве, прислонившись к старой скрипучей березе, и смотрел на закат. Мы не знаем, о чем он размышлял, глядя на садившееся солнце. Может быть, о том, что семечко, из которого выросла старая береза, когда-то выпало из его крыла. Все было именно так, мой ангел".
(обратно)
Дарья Грызлова НА СМЕРТЬ ПОЭТА
Я потерял такого друга,
Каких на свете больше нет.
Делил со мной часы досуга,
Мудрейший мне давал совет
Всегда; ходил в плаще дырявом,
Хоть был богат: стремился он,
Чтоб мыслей не было корявых,
А остальное — только фон;
Он рифмовал деревья, лица,
Свои ошибки и других,
И только модныя девицы
Ложились плохо в бойкий стих;
И чайки ритм его любили:
Ловили в легком ветерке,
А детки раз его разбили,
Осколки спрятав в сундуке;
Он сказкой мой покой дурманил,
Он пел, как птица-гамаюн…
А я его так больно ранил,
Чтоб скрыть… к нему любовь мою.
Как громом поразила меня весть о кончине "моего монаха", как звали его все мои родные и друзья. Мгновенно вспомнились до мельчайших подробностей недолгие годы нашей дружбы — дружбы рваной, неказистой, даже мятежной (здесь подошел бы английский эквивалент "boisterous friendship"). Пока мы были лишь pen-friends, все шло хорошо, но стоило заветной мечте сбыться, и мы наконец встретились, как все пошло trina cheile ("шиворот-навыворот"): он говорит да — я говорю нет, он хочет ехать в Роскомон — я хочу в Каван, он любит «Roses», я — "After eight", мне не нравится, как он пишет, ему не нравится, как я перевожу (разумеется, сам процесс — на берегу моря или в горах — ибо тогда еще он ни слова не знал по-русски). Но зато между нами не было лицемерия — этого lustre-fluster — а это и есть настоящая дружба.
Михал О Крохурь родился в городке Иниш-ти-Мянь графства Клар на западе Ирландии в семье, не говорящей на ирландском языке (мы с "моим монахом" объехали всех его братьев и сестер и в Ирландии и в Англии, и никто из них ни слова не произнес по-ирландски). Отец его тоже уроженец Иниш-ти-Мянь, мать была родом из графства Тибрад-Арань (Типперери).
В 16 лет Михал принимает монашеский постриг. Его забавляло мое недоумение:
— Ты францисканец?
— Нет.
— Доминиканец?
— Нет.
— Так кто же ты?
— Я из христианских братьев.
Этот орден — na braithre chriostai — основанный в XVIII в. ныне прославленным Эдмундом Райсом (Eamon Ris), стал едва ли не самым многочисленным на острове, а отдельных его представителей можно встретить и в Индии, и в Африке, и в Южной Америке.
В 1940 г. О Крохурь поступил в Галливский (Голуэйский) университет, а в 1946 г. получил степень бакалавра по трем дисциплинам: ирландскому языку, латыни и математике.
Духовенство в Ирландии учительствует. О Крохурь не был исключением. Он преподает в школах Дублина, Роскомона, Уэксфорда. С графством Роскомон связана главная, на мой взгляд, книга его жизни — Una Bhan. История любви Уны и Томаса Костелло привлекала внимание многих поколений поэтов и музыкантов, О Крохурь же собрал все, что написано по этому поводу (включая музыкальные версии), в стройное повествование и завершил его собственным исследованием.
В 1970-х гг., уже будучи насельником Богородичного монастыря (Mainistir Mhuire) в городке Бале Дуль в 13 милях от Дублина, Михал начинает писать стихи. "Я вдруг поймал ритм в ветре, в море… А стих определяет ритм, отнюдь не рифма". Действительно, в основном стихи О Крохуря белые, как и большинство произведений ирландской поэзии, в силу особенностей гэльского языка. Да к тому же сам язык настолько мелодичен, что нет необходимости рифмовать мысли. Из-под пера поэта выходят сборники “Радуга” (1974), “Бродяга” (1986), “Алтарь солнца” (1987), “Лукавые вирши” (1990) и “Душа танцует” (1994). Дабы избежать недопонимания или неверного толкования его стихов, О Крохурь предваряет каждый сборник обширным предисловием, как мне кажется, не менее поэтичным, чем сами стихи. Вот, к примеру, из “Танцующей души”: "В поэзии нет ничего, кроме жизни и смерти. А на чем, собственно говоря, еще строится мир? Я замечаю, что от стиха к стиху моя мысль становится более зрелой. Что живо в одном творении, то мертво в другом. Порой я даже противоречу себе. Меняются краски. Свобода и плен идут рука об руку. Жизнь — свобода, смерть — заточение. Меж ними мы мечемся до последнего часа".