А порою ребенком еще пятилетним вскакивали ночью с кровати, на пол ступить, правда, боясь, пол-то — скользкий, и еще, ну кто не знает, — ночью он покачивается так, уже на самом; но все равно, страх переборов, к окну подкрадывались или даже — подбегали, но тихо, чтобы не слышал никто; в доме спят все, про мышей не зная, спят, а мыши... а что — мыши? — под звездами тихими над городом перебираются: их серые тени родные лениво скользят по-над звездами тихими, а мост выгнет спину свою влажную в холодное древнее небо, и — взвизгнут мыши, так небо облаками пушистыми ахнет — пробегут по мосту мыши; канет мост в глухую легкую ночь, поднявшись на миг над городом — канет. Вы не видели моста, никогда — но, скрытый всегда за домами, был мост, и знали Вы, — знал, знал ребенок, но что теперь...Теперь же: в Москве невозможно сгруппировать предметы. Они рассыпаются. Вы ели в детстве кашу? К примеру, манную? Вот — от общей массы отделено немного ложкой "за маму", пока неохота есть; чуть ложка вышла из каши, ап! — "ма-а-ам! она опять смешалась!.." И в самом деле, все еще и смешивается!
Когда уже нельзя отличить дом от свечи, а пирог — от фотокарточки, тогда-то и вспоминаете: в Москве мы...
Но тогда оттуда, где всегда — детство, где-то внутри, почти уже незнакомое, но до боли, до смерти — родное, там — Москва зашевелится, воображая нас: слышишь? — я и есть детство...
Вы уснули? Нет-нет: спите. Но примстится Вам, что Москва — уходящий навек в пространства воды и земли: вниз — айсберг Башни Вавилонской; сложившаяся, смявшаяся в леса и болота, Башня, зыбкой пружиной, кольцами липкими, звонкими, живет в нас, вращаясь: улей, муравейник: полеты по кольцам рваные, древние, навие...
Мы спим. Нет, нам кажется, что мы спим. Вот славно — ведь во сне мы улыбаемся: нас нет. Смотрите же: в старинном зеркале отразятся еще и еще и опять ваши верные вещи: стулья, шкатулочки, блеклые картинки на стенах, зашевелятся в толстых книгах собранные когда-то ребенком осенние листы, — Вы уже не помните? Вам еще кажется, что Вы живы?.. Слушайте — вот то, что есть Москва: домашние вещи и там, за окном, и здесь — в зеркале, — ради них можно не быть. И в глубине рассыпающихся зданий, в темноте легкого покоя — мы всегда далеко и дышим водой: мы бессмертны. Солнце серое, мышиное, Москвой искрится на ветру.
Светит нам, клубясь, растворяя нас в себе. И тогда на миг — зрите Вы радугу, серую радугу: и Вас нет — нигде, никогда.
Юрий Стефанов ШКОЛА МИРОВИДЕНИЯ
ПАМЯТИ ЮРИЯ СТЕФАНОВА
28 июня в возрасте 62 лет ушел из жизни Юрий Николаевич Стефанов — поэт, прозаик, переводчик, искусствовед, видный представитель русской ветви традиционализма. Переводил "Тристана и Изольду", Рембо, Вийона, Гельдерода, Бодлера, Генона, Камю, Бланшо, Ионеско, Верхарна, Февра, Кундеру и др. Автор критико-исследовательских статей и эссе о Беме, Элиаде, Нервале, Сент-Экзюпери, Майринке, Блэквуде, Лавкрафте, Стивенсоне и др. Благодаря Стефанову русскому читателю были открыты имена Монфокона де Виллара, Рене Домаля, Клода Сеньоля.
Мы потеряли одного из крупнейших представителей альтернативного культурного движения, которое возникло на рубеже 50-60-х годов, — альтернативного не только официальной культуре, но и той, что именуют диссидентской. Речь о московском эзотерическом подполье, о самой его сердцевине — Ю.Стефанов был одним из безусловных его героев. Вместе с тем он и в советские времена обладал высоким статусом, плодотворно работая в академическом проекте перевода мировой литературной классики. И поэтические и прозаические переводы Стефанова позволяют наиболее адекватно воспринимать того или иного автора. Он был гностиком, когда к этому призывал перевод из Рембо, и становился панисламистом, если того требовал перевод из Генона или Шюона (примеры эти дают отдаленное представление о воистину необозримой эрудиции). Это было полное вживание в текст: трагедии и мифы французской культуры находили в работах Стефанова абсолютное воплощение; некоторые его переводы обладают достоинством авторских текстов. Мало того, стихи Стефанова — поэта, до сих пор не открытые широкому читателю, его художественная проза и эссе таят глубину и сложность уникального внутреннего опыта, который нам только еще предстоит понять и оценить в полной мере.