Святой Климент Александрийский пишет в своих «Строматах», что подлинная и фальшивая монеты сопоставимы со словами и действиями, сообразными со Святым Духом и верой или направленными против них. Из всего этого нетрудно заключить, что посягательство на пробу монеты в известном смысле равнозначно хуле на Духа Святого: "Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится" (Мф., 12, 31).
Возвращаясь к одному из эпизодов "Божественной комедии", можно теперь уразуметь, по какой причине поэт засунул лжецов и фальшивомонетчиков чуть ли не на самое дно адской воронки: ниже несут муку только мятежные гиганты — Немврод, Бриарей и прочие богоборцы, а еще глубже — в ледяной Джудекке, названной так по имени Иуды, — казнятся изменники и предатели во главе с Люцифером. Но вот что с первого взгляда непонятно: почему среди фальшивомонетчиков не упомянут король Филипп IV Красивый — ведь в других местах поэмы он назван "французским злодеем", "поддельщиком металла" и "новым Пилатом", который "в храм вторгает хищные ветрила". Речь здесь идет не о храме как таковом, а об ордене тамплиеров-храмовников, чья главная резиденция находилась на месте разрушенного Иерусалимского Храма. Дело в том, что, стремясь поправить свое финансовое положение, Филипп IV осуществлял порчу монеты последовательно и широко, то есть являлся фальшивомонетчиком в масштабе всей Франции, а может быть, и всей Европы. Ему и в подметки не годится какой-нибудь "Капоккьо, тот, что в мире суеты алхимией подделывал металлы"! Вот почему Данте приравнивает этого короля к только что упомянутым узникам "Колодца гигантов", изображая его в XXXII песне «Чистилища» в виде исполина, которому поручен присмотр за восседающей на апокалиптическом драконе "наглой блудницей", — в ней иные из комментаторов видят погрязшую в грехах папскую курию…
Рене Генон в нескольких своих работах касается этой триединой темы: тамплиерство — подделка монеты, ее «вырождение» — и неприглядная роль Филиппа IV в уничтожении этой таинственной организации и в выпуске «порченой» монеты, равнозначном, как мы видели, тягчайшему из грехов — хуле на Духа Святого. Тамплиеры, помимо прочего, присматривали за соблюдением положенной валютной пробы и были, можно сказать, "костью в горле" венценосного фальшивомонетчика (напомню, что заурядным мастакам по этой части, пойманным с поличным, заливали в глотку расплавленный свинец). Королю удалось расправиться с неугодной ему традиционной организацией, "цветом рыцарства", защищавшего Святую Землю и поддерживавшего во всей Западной Европе основы сакральной власти и сакральной роли денег. «Обмирщение» всего сущего, подчеркивает Генон, не могло не последовать за «обмирщением» монетарной системы.
То и другое происходит в сегодняшней России прямо у нас на глазах, даром что теперешний, донельзя обесцененный рубль как бы в насмешку украшен изображением двуглавого орла, символом нераздельной слиянности божественного и человеческого, напоминанием о былом сосуществовании мирской власти и духовного владычества. Генон пишет о грядущем "исчезновении денег", ставших ненужными в их «материальном» назначении. Для нас это пророчество — свершившийся факт: рубль приказал долго жить, священный двуглавый орел растерзан заокеанским белоголовым орланом, две вертикальных палочки с загогулиной сбили остатки спеси с некогда гордой птицы и придушили ее в самом прямом смысле слова.
Впрочем, американский орлан тоже доживает свои последние дни: по всему свету деньги сменяются электронными карточками, "новым поколением" фальшивых банкнот, вполне отвечающим липовой сути нового людского поколения. В прежнее время по поводу всех этих фантастических факторов можно было бы сказать: "Nec plus ultra", "дальше некуда", но теперь, в эпоху всеобщего «беспредела», даже это крылатое латинское выражение утратило всякий смысл. Вдумаемся в горькую реплику Генона из его статьи "О двух Иоаннах": "На старинных испанских монетах можно видеть изображение Геркулесовых столпов, соединенных между собой перевязью, на которой начертан девиз "Nec plus ultra". И вот любопытный факт, мало кому известный и приводимый нами в качестве курьеза: именно от этого изображения происходит знак доллара. Однако в последнем случае максимум значения был придан перевязи, которая первоначально была лишь малозначительной деталью, а впоследствии превратилась в букву, чью форму она имела только приблизительно, тогда как две колонны, составляющие основной элемент, оказались сведенными к двум маленьким вертикальным палочкам. … Подробность, не лишенная некоторой иронии, потому что именно «открытие» Америки в действительности упразднило географическое значение девиза "Nec plus ultra".
И в заключение — еще три строки из "Божественной комедии":
Там узрят, как над Сеной жизнь скудна
С тех пор, как стал поддельщиком металла
Тот, кто умрет от шкуры кабана.
Здесь содержится пророчество о кончине короля Филиппа, которого Жак де Моле, гроссмейстер тамплиерского ордена, восходя на костер, призвал в том же году предстать вместе с ним на Божий суд. Так оно и случилось: король-фальшивомонетчик в скором времени погиб, запоротый вепрем, а какая участь ждала его в посмертии — мы уже знаем, чего нельзя сказать о загробной доле теперешних "поддельщиков металла". Может, они загремят в адский морозильник, в ту самую ледяную Джудекку? Но то, что теперь "жизнь скудна" не только над Сеной, но и над Москвой-рекой, очевидно для всех, не исключая духовных слепцов.
НИД И ОТВЕРЖЕНИЕ «ЭМБРИОНАЛЬНОГО» ИСКУССТВА
Сейчас в моде особый, суперсовременный вид художества — самодовлеющая заготовка, выдаваемая за готовое произведение. Это как если бы из семечка проклюнулось двойное бледное жало ростка — и в таком виде экспонировалось на выставках или — что не хуже и не лучше — истлевало в художественном инкубаторе с отключенным электричеством, без творческого напряжения и накала: в таких кубышках разве что суккубов с инкубами высиживать.
Помню этакую проклевку на вернисаже в новом Доме художника: ряднина метра два на три, прочерченная посередине черной загогулиной. Левая половина заляпана розовой краской, правая — замазана зеленой. На каждой половине — что-то вроде терновой колючки или куцего обрезка колючей проволоки. И это — все: ни ствола, ни листьев, ни цветов, ни плодов — только бессильные, худосочные отростки, из которых ничто не вырастет: подлинный (подлый) реализм, отражающий духовную скудость и плотскую немощь «художника» и того псевдомира, который его вскормил.