русское поле пройти бы, родные овраги, ухабы…
Если бы, Господи, если бы…
Ах, кабы, кабы…
* * *
Я ухожу…
Е.Б.Н. 31 дек. 1999
Мне не жаль тебя, пьяный дикарь,
не размазывай слез кулачищем,
с медной рожей, как "красный фонарь",
над дымящим еще пепелищем.
Сквозь кривую хмельную слезу,
ты хоть помнишь, склероз пересиля,
ты хоть знаешь, какую красу
отдала тебе в лапы Россия?
Да, любовь распроклятая зла,
и злодея полюбишь и вора,
но и даже злодей — не дотла,
даже каторжник не до позора!
Летописец коснется пером
в двух строках твоих танцев и шманцев:
"Этот — в тысячелетье втором
из последних у нас самозванцев…"
"Ухожу", — говоришь? Ты — не дождь,
ты не тень полуночника-предка
(хоть трясет нас, как Гамлета, дрожь!),
ты уже никуда не уйдешь —
крепко сбита Емелькина клетка!
И запомни: Россия с креста
в белом платье сойдет, возродится,
но — другая, святая, не та,
что в глазах твоих мутных двоится!
ДРУГУ-ФИЛОСОФУ
В.С.
Ну, что, мой приятель, красавец седой,
смирил ли свой дух ты под этой плитой?
Вчера — мы пловцы по житейским морям,
а нынче — мы пища могильным червям.
Где гордость былая, где прежний размах?
Мы не были раньше на этих пирах!
Здесь не по одежке и строгость, и лесть,—
По жирности ляжек на этих пирах!
Одни — твое доброе сердце грызут,
и мучает их филонтропии зуд.
Кто желчным прельстился твоим пузырем,
тот стал мизантроп: что за гадость мы жрем!
В язык твой впиваяся, кто-то поет:
"Так вот кто до Киева нас доведет!.."
Во чреве — другие — проклятье судьбы!—
впадают в тоску от твоей худобы.
Могильные Ротшильды тоже скучны,
собравшись вокруг твоей бедной мошны.
О, сколько ж здесь тех, кто упорно вперед —
без мыла в аналы истории прет!
Лишь черви, которые мозг твой едят,
таким же, как ты, филосо'фом глядят!
СТИХИ О БОЛЬШОЙ И ВЕРНОЙ ДРУЖБЕ
Я своим друзьям благодарен весьма —
если не подложат свинью, так кусок дерьма.
Если не дерьма, то цикуты глоток,
если не цикуты, то свинца чуток,
так, чтобы, любезный, не мучался ни дня,
уж они-то знают, где сердце у меня.
И врагу подскажут точный адресок:
здесь душа, здесь сердце, а можно в висок,
чтобы (вот спасибо!) — не икал, не потел,
а сразу "со ангелы" в рай полетел,
и чтобы возрадовавшись на небеси,
слал друзьям оттудова — "гран мерси".."
* * *
Умом Россию не понять?
Пусть лукавец нас перелукавит,
пусть грозит нам августейший перст,
русский ум на всем вопрос поставит,
вечный и тяжелый, словно крест.
Потому отмерила непросто
путь нам наша русская верста,
та, что — от вопроса до вопроса,
та, что — от креста и до креста.
Сергей Сулин ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОКАМ
Мы как-то свыклись с художником Николаем Рерихом — певцом Востока, знатоком тибетских тайн и индийских пророчеств. Такого художника нам привычно показывает телевидение. О таком художнике пишет массовая пресса, все время находя новые тайны в его восточной биографии. С таким мистическим оккультным Рерихом спорят наши богословы. Все это на самом деле было в богатой приключениями жизни великого русского мастера.
И вдруг известный исследователь творчества Рериха, поэт и драматург Елена Сойни опрокидывает нас в прошлое без изощренной ориенталистики, без путешествий на Восток, как бы смывая поздние наслоения с первичного полотна художника, великолепного романтико-героического творца Северной Руси. Может быть, это и есть лучший период в жизни и творчестве художника? Книга "Северный лик Николая Рериха" возвращает нас в блестящий русский Серебряный век, и оказывается, весь Серебряный век отечественной культуры теснейшим образом связан с русским Севером. Тут и Николай Гумилев, и Иван Билибин, и Александр Бенуа, и Михаил Фокин, и Леонид Андреев. Они тоже герои книги Елены Сойни, ибо вся Северная Держава Николая Рериха строилась в сопричастности с плеядой блестящих мастеров искусства начала ХХ века. Мы как-то забыли, что Индия Николая Рериха возникла уже после его превращения в эмигранта поневоле. Городок Сортавала (бывший Сердоболь) оказался после Октябрьской революции на территории независимого финского государства. Таким же финским эмигрантом поневоле был и Илья Репин. Никуда не уезжая из своего дачного имения, он тоже оказался гражданином чужой страны. В наши дни, кстати, подобные приключения тоже не в редкость. Но, не будь революции, как бы сложилась судьба одного из признанных лидеров "Мира искусств", певца героического периода Древней Руси? Какова бы оказалась его Индия духа? Читатель на основании дневниковых записей, воспоминаний, писем узнает о полной драматизма жизни художника на Севере в момент закрытия границы между Финляндией и Россией.
На севере Николай Рерих, как и другие мирискусники, искал не этнографические подробности, а героику предков своих. Я согласен с трактовкой Елены Сойни, это был величественный героический порыв молодых художников и поэтов, ищущих в искусстве суровую первичность всего живого. Как писал сам Рерих: "Сказка Севера глубока и пленительна…"
Есть некая доля героики и в издании этой красочной книги-альбома не в Москве или Петербурге, а в Самаре. Точно так же, как век назад, в нашей нынешней провинции тоже начинают появляться издательские и культурные центры. Издательский дом «Агни» — один из таких центров. Провинциалы предчувствуют, что подобные книги о славных страницах нашей культуры сегодня найдут своего читателя.
По сути, автор книги, старший научный сотрудник Карельского научного центра РАН, и в исследовании своем, и в подборе репродукций добивалась одной цели — показать читателю всю Северную Державу Рериха, описывает все его поездки по северу, встречи с писателями и художниками, извлекает северные мотивы и из позднего индийского периода жизни художника, такова и иллюстративная часть книги, помещены практически все работы мастера, связанные с жизнью в Карелии, с поездками по Финляндии и по древним новгородским землям. Впервые в России репродуцируются многие картины Рериха из музеев и частных собраний западных стран и Америки. В книге 82 цветных иллюстрации.
Отдельно разбирается все его литературное творчество. Еще в советское время Елена Сойни опубликовала и единственную повесть художника «Пламя», и единственную его пьесу «Милосердие», написанные в карельский период жизни Рериха. Мы узнаем совсем иного Рериха — поэта, сказочника, знатока фольклора. И опять явная перекличка с героическим периодом наших былин, с героикой скандинавских саг и финского эпоса.