Ах ты Наталия Наталья я вспомнил тебя
Запретная пшеничная колосистая ржаная солнечная юная твоя красота и тогда уже томила меня но Великая Русская защищала чутко не только необъятные рубежи свои, но и хрупкую девственность твою, но и потаенный курчавый вожделенный островок меж твоих живомраморных лакомых круглых ног ног ног и я лишь в тайных снах своих (а в глухой Империи были самые вольные сны!) находил наготу твою как в густых летних травах лужицу лазоревой дождевой воды…
А тогда я называл тебя, рыжеволосая, Лиющимся Золотом! Водопадом златистых колосистых влас влас влас!..
Ай как любил я ранней весной бродить в тающих арзобских хиссарских горах тысяч новорожденных ручьев родников водопадов! как возлюбил я вставать под эти сыпучие пылящие ледяные алмазные только что рожденные водяные горы водопады! и снимал одежды свои и одежды возлюбленных своих и мы вставали обнявшись объятые окруженные завороженные рассыпчатым льдом алмазом водопадов
Да теперь эти водопады извиваясь рассыпаясь распыляясь в дальных дальных дальных родных моих горах пылят без меня
Кручинятся они без меня без песнопевца сладкопевца а кто узнает о них без гимнов моих забытых?..
Да! Рыдают без меня печалятся мои одинокие наскальные водопады!..
Ах Натали Наталья златолоконая златокожая златолонная моя! откуда ты пришла? как нашла тощий нищий дом мой среди пьяной повальной Руси?..
Пойдем в дом мой… Ночи августовские сырые уже росяные… Я там печь-притопок растоплю березовыми солнечными прозрачными ликующими дровами потому что ночи августа звездопадника ночи одурманенных цветущих флоксов уже хладные уже холодные росы лежат на флоксах и дощатые стены дома моего сквозистые впускают ночную сырость и неуют влажных заброшенных растений…
А стены тела древлего моего уже обвалились как родные таджикские саманные кибитки мазанки глиняные мои в землетрясенье а землетрясений на родине Таджикии разрушенной моей более трех тысяч в год — это Господь более трех тысяч раз в год напоминает тамошним грешным человекам о хрупкости земного бытия…
И потому родина моя Таджикия — родина мудрецов бездомников странников воздыхающих о вечной жизни где нет страданий и землетрясений разрушающих хрупкое жилье гнездо человеческое
Но вот Наталья! Наталья! ты пришла в дом забытый дом мой златоволосая и наполнила жизнь мою и наполнила душу мою золотыми колосьями влас солнечных твоих что ли?
О Господь мой! Почему когда гляжу я на поле волнующихся спелых шелковистых колосьев — всегда я тревожусь! всегда я волнуюсь, как это зрелое спелое переполненное яровчатыми семенами зернами волнами колосьев поле поле поле
Иль качанье томленье спелых златистых колосьев как качанье детских русых курчавых головок?
Иль спелые колосья иль этот хлеб вечно волнующийся томят первобытно первозданно меня а что слаще хлеба на земле? а что слаще печной дышащей рассыпчатой лепешки?
И вот когда я гляжу на эти колосистые волны я чую запах свежего хлеба запах печеных колосьев запах печеных мучнистых зерен зерен зерен?
Иль спелый исполненный семян зерен кормильный колос так похож на родильный колосистый тучный блаженный урожайный фаллос ярого алого мужа?
И вот средь фаллических колосьев как тропка вьется жизнь чреватая алчная моя?
И вот средь колосистых фаллосов как тропка затерялась жизнь младость моя?
О хлебные кормильные колосья полевые!
О родильные колосистые фаллосы родильные — и все мои! мои! мои! Ночные!
О поле колосистых младых фаллосов моих!.. О поле…
И ты уже далекое… далекое…
…Ах Тимофей Пенфей! дальний друг дальних родителей моих
Когда я шла к дому твоему я увидела рожь переспелую перемлелую в поле а август-жнивень серпень а стайка золотой ржи нескошена и осыпается а где жнец ее? где хозяин ее? просыплется изойдет она одиноко спелым ярым томящимся зерном…
Ай! После азиатских равнодушных гор таящих смерть так я хочу провести ночь в спелой золотой говорливой ржи ржи ржи!
Ты пойдешь со мной Тимофей Пенфей а я хочу уснуть забыться в русских смиренных колосьях навевающих сон сон сон тысячелетний православный монашеский
Пойдем в ночные пахучие блаженные брошенные колосья склоненные мои а утром покосим пожнем хлебы сиротские эти…
Пойдем спать в золотых ржах ржах ржах
…Наталья Наталия а где родители твои — дальные пыльные други мои душанбинские? Иудей Иосиф и русская Людмила насмерть неразлучные как Русь и Израиль как Спаситель и Крест, а?
А заживо убитый родной город Душанбе доныне гонит гнетет меня и не дает уснуть мне уже много дней…
И там была тишина провинциальная заводь тихих семейных гнезд и чада дети младенцы хрупкие беззащитные резвились в многолюдных солнечных сонных дворах прянопыльных и там хватало всем азиатских тучных плодов и вина и хлеба и мяса гиссарских курдючных баранов
Что же огонь восстал меж домов и человеков? и стали гореть детские подушки и игрушки и в ночах бессонный детский плач и рыданья всхлипы матерей явились? И ночные сонные плодовые матери зарыдали над чадами своими
А мы с родителями моими Иосифом Израилем и Людмилой Русью поехали на реку Варзоб-дарью в ущелье Варзобское колыбельное возлюбленное мое и там пили вино и ликовали дышали речным целебным ветром и в котле казане бухарском отец мой Иосиф готовил бухарский плов и уже сладкий дым шел стлался над хрустальной рекой и я пошла золотисто серебристая как форель нагая в родную реку блаженно снежнопенную ледяную мою по заводи жемчужной в залив златистых колосистых форелей ханских и тут! тут увидела содрогнулась, потому что по хрустальной воде пошли глиняные нити струй темные страшные и это было начало неслыханного наводненья и сели глиняной удушающей и тут вмиг река хрустальная необъятно вздулась и пошла разметалась раскачалась огромными глиняными валами хребтами гибельными и я увидела как серебряная форель выскочила выбежала выметнулась на берег с задыхающимися забитыми глиной текучей жабрами и изникла на приречном песке
И тогда страшно закричали матерь и отец мои чтоб я бежала на берег но берега уже не было а всюду были волны скользящие живые глиняные текучие потопные
И запахло от воды глиняным родильным запахом первотворенья перволепки человеков и хотелось тянуло уйти вернуться в эти живые утробные глины влекло смертно сладко тайно как новорожденный алчет вернуться в теплую утробу лоно тайное матери
И казан наш с кипящим душистым пловом как щепка сгинул в исполинских глиняных волнах и так свежо величественно животно веяло пахло водяной пылью огромных глиняных валов хребтов водяных бешеных рассыпающихся гор гор гор, что я закричала радостно и так мне хотелось прыгнуть и сгинуть навсегда в этих Божьих безумных первозданных животворных глинах! ай!