"Вагриус" и многолик, и однообразен.
Нельзя не признать, что в области издания современной российской литературы это на сегодняшний день безусловный лидер. В середине 90-х здесь была основана серия "современных российских прозаиков", она регулярно пополняется, рекламируется, выдерживается в едином, весьма шикарном полиграфическом исполнении. «Вагриус» выпускает дополнительные тиражи удачливых книг, в том числе в измененном, «карманном» формате.
Любое издание сопровождается жестким предупреждением о защищенных правах автора и издателя.
За всем этим стоит хорошо усвоенный опыт западного книгоиздания. В образе «Вагриуса» не просматривается временщик, напротив, чувствуется, что на российский книжный рынок он пришел как хозяин, и пришел надолго.
За эти годы изданы десятки отечественных прозаиков. «Вагриусу» обязан своей невероятной известностью Виктор Пелевин. За исключением самых первых произведений, именно они издавали всего его вещи. Вложившись в него, сделали ему имя. Впрочем, это единственный, кажется, пример, когда в отношениях с автором «Вагриус» прошел такую дистанцию. Парадоксально, но факт: будучи серьезнейшим конкурентом «толстых» журналов, отнимая у них хлеб, «Вагриус» в своей издательской политике в большинстве случаев полагается именно на первоначальный журнальный отбор, особенно в работе с молодыми, малоизвестными писателями. В обход журналов он публикует только авторов со сложившейся уже репутацией (В.Аксенов, В.Войнович, Л.Петрушевская).
Сей факт требует вопроса: нежелание излишних затрат и риска или неуверенность, неспособность рассмотреть потенциал автора? Именно это обстоятельство отличает «Вагриус» от западных издательств, рискующих, работающих без «посредников». Кстати, В.Пелевин тоже не очень «чистый» пример, все-таки он публиковался еще до «Вагриуса», и уже тогда к его сочинениям сложился определенный интерес. С другой стороны, многое из того, что «Вагриусу» преподносят журналы и что он слепо порой публикует (проза Г.Щербаковой, В.Пьецуха, А.Кабакова, М.Вишневецкой), в перспективе способно уронить его всеми правдами и неправдами достигнутый престиж.
Еще: вагриусовцы пользуются «услугами» только либеральных журналов, сочинениями проверенных авторов "Нового мира" и «Знамени». В.Распутин здесь исключение. Исключение, в котором заинтересованы прежде всего издатели: в несколько изменившихся идеологических условиях такая публикация дает им возможность сделать новые штрихи к имиджу.
И вот, наконец, книга!
Бoльшую ее часть составляют давние вещи: "Последний срок", "Уроки французского", "Что передать вороне", ранний, редкий по силе и красоте рассказ "Василий и Василиса". Среди нового — рассказ "В ту же землю", а также "Женский разговор", "Новая профессия", «Нежданно-негаданно». Рассказ «Изба», о котором я когда-то восторженно отозвался в одном из своих обозрений. Как факт текущей литературы, думаю, он и сейчас вызвал бы у меня подобную оценку.
Но как прекрасно все-таки, что вышла эта книга, наиболее полное собрание старых и новых произведений писателя! Ибо не по разрозненным журнальным публикациям должно складываться мнение о литературном творчестве. В данном случае, правда, объединение под одной обложкой прежних и новых вещей сослужило автору скорее дурную службу: их уровень слишком разнится.
Принято говорить о глубоком психологизме В.Распутина, и с этим обстоятельством трудно спорить. Следует сказать также об исключительной этической одаренности его как художника. Этические конфликты являются самым важным движущим началом в его творчестве, только в этих случаях сюжет получает плодотворную почву для художественного осуществления, подлинную психологическую подоплеку. Только тогда произведение обретает внутреннее единство, завершенность. Припомнить в этой связи можно "Последний срок" и "Живи и помни", "Василий и Василиса" и "Век живи — век люби", даже "Уроки французского". В других произведениях, не несущих в себе подобного напряжения, теряется внутренняя логика, как следствие — путается сюжет и психологические переживания, казалось бы, достаточно изощренные, ситуацию не спасают.
Психологизм В.Распутина — общее место во всех рассуждениях о писателе, но забывают, что этот психологизм в основных своих выводах вторичен, это плод внимательного чтения. В отдаленные, действительно малоизведанные закоулки человеческой души он предпочитает не вторгаться или делает это крайне редко. Впрочем, именно такая попытка предпринимается в рассказе "В ту же землю" (1995), неожиданный пример, когда В.Распутин готов идти до конца. Но какая вместе с этой решимостью скованность в художественных образах! Нечеткость координат, точнее, сознательный отход от этической логики в данном рассказе влечет крайнюю неуверенность художественную. Психологизм ради психологизма как самостоятельная литературная задача не для Распутина, в отличие от многих западных авторов.