Стала будить Егорья Храброго.
Тут упала слезинка на бело лицо,
На бело лицо Егорью Храброму.
Тут Егорий, тут пробудился
На свово добра коня садился,
Брал он в праву руку копие острое.
Уж он бил змею-то прямо в голову,
Прямо в ее челюсти поганыя.
Привязал змею на шелков пояс.
— Будь же ты, змея, все умна-смирна
Будь умна, смирна, как скотинина.
Он давал змею ту красной девице:
— Ты сведи змею ту во Киев-град,
Ко дворцу тому, да ко царскому,
К самому крыльцу-то, золоченому.
Говори отцу свому, родителю:
— Ой вы, гой еси князья, бояре,
Ой, да вы попы, архиереи.
Вы бросайте веру бусурманскую,
Оставляйте ересь латинянскую,
Веруйте вы веру Православную,
Все по прежнему, да все по старому,
А не то спущу я змею лютую,
Поедом поест всех до единого.
Воскричали все купцы, бояре.
Воскричали большие там крестьяне.
Воскричали царь со царицею.
— Не пущай на нас змею лютую.
Мы построим церкви богомольныя:
Первую — Христу, Царю небесному,
Другую — Николе Святителю.
А третью — Егорию Храброму.
Будем верить веру Православную.
Все по-прежнему, да все по-старому.
КОНЕЦ ВЕКУ
Конец веку приближается,
А царь царство спокидает,
А сам идет во пустыню
Во дальнюю лесовую.
За ним идут его слуги,
Его слуги — верные други.
А он слугов ворочает:
"Вернитеся мои слуги,
Воротитеся, верные други.
А там балки глыбокия.
А в тех балках звери лютыя,
Живьем людей споедают,
Светлое платье растерзают".
"А мы зверей не боимся,
Тебе — царю — поклонимся,
Христу Богу помолимся".
Приуроченность исполнения:
1. Плач Адама — поется в неделю Сыропустную (Прощеное Воскресение перед Великим Постом) в Воспоминание изгнания из рая Адама и Еввы за преступление заповеди.
2. Потоп — поется в неделю святых Праотец рождественского Поста.
3. В Окияне-море — поется Великим Постом.
4. Шла Мария — поется Успенским Постом (с 1/14 по 14/27 августа).
5. Михаил Архангел — поется 8/21 ноября в праздник Собора св. архистратига Михаила и прочих сил бесплотных, а также в неделю мясопустную Воспоминания Страшного Суда.
6. Св. Георгий — поется в день св. славнаго влмч. и победоносца Георгия 23 апреля/6 мая, и 26 ноября/9 декабря.
7. Конец веку приближается (Иоасаф царевич) — поется в день Прп. Отец наших Варлаама пустыника, Иоасафа, царевича Индии, и отца его Авенира, 19 ноября/2 декабря.
(обратно)
Вячеслав Дёгтев ДО СЕДЛА!
Подав ему щит, отведе ему копие, и ударив его мечом в главу и рассече его до седла…
(Из летописи)
Поезд гремит на стыках, звенит на стрелках, грохочет на переездах и мостах. Я еду домой из Москвы. С мокрого севера на сухой родной юг. С убогих суглинков на жирный чернозем. Вагон давно уже весь спит. А я нахожусь в каком-то странном состоянии — то ли дремлю, то ли бодрствую, то ли пребываю в каком-то полутрансе-полусне. Картины невиданных событий проплывают перед глазами, я живу в какой-то другой, давно ушедшей, прожитой не мной эпохе, участвую в событиях, о которых никогда даже не слыхал. А впрочем… Если допустить существование генной памяти и увязать ее со словами прадеда о том, что какой-то из наших предков был в свите самого Чингиса, батьки-царя, это передавалось из поколения в поколение, — тогда все становится на место. В том полусне вроде как не совсем я, но в то же время отчетливо вижу свои, именно мои, руки, даже рассеченный палец — мой. Вот… вот вижу себя едущим на лошади…
Да, я еду на лошади арабских кровей, на своем солово-пегом мерине Сайтане, что злой, как сатана, сижу в седле несколько боком, по-нашему, так удобнее при долгих переходах, когда стремена во всю длину распущены, одна нога поджата, другая распрямлена, не так устаешь, особенно когда целый день в седле. Сзади, по обе стороны седельных подушек, покачиваются, поскрипывают кожей переметные сумы. Под войлочным потником, прямо на лошадиной спине, ближе к крупу, вялится, заветривает, пропитываясь конским «мылом», баранина. След в след за моим мерином идет заводная лошадь, лохматая, каурая, степная кобыла, на хребте которой высится походный скарб: палатка, казан, сумки с крупами, овчинный тулуп, запас стрел с треугольными наконечниками, рвущими кольчужное плетение, часть в берестяном запасном саадаке, часть в связке, беремя целое, волосяной аркан, кованный в Валахии топор-бердыш, кошма, попона и прочая всяческая всячина, прочий всякий шурум-бурум. За мной, по сакме прибитой, тянется весь мой десяток-юрт, звеня маслянистыми кольчугами-байданами да юшманами, гремя нагрудными стальными клепаными пластинами; чёрные конские яловцы на шеломах-чичаках развевает встречный ветер.