Все понятно. Губенко ставит спектакль о себе. Не скрывая того, он признается: "Бесспорно, я близок к состоянию Иванова". Ведь не Потанина же с Ходорковским и не Алекперова с Гусинским имел он в виду, когда говорил о потерянности и побитых реформой людях.
Он утомлен и опустошен еще до начала. Легче всего ему не замечать, как паясничает Боркин, складывая руки по-покойницки крестом на груди и пугая своей возможной погибелью. Когда же не ответить нельзя, Иванов говорит с нескрываемым, уже вошедшим в каждодневную привычку раздражением, не отрываясь от книжки, покуда это получается.
Даже в Сарре (Елизавета Устюжанина), когда она выходит в первый раз, жизни, кажется, больше, чем в Иванове.
Иванов здесь всюду — гость. И дома, где жмется с книжкой в углу сада. И еще больше — у Лебедевых, когда сторонится шумного Боркина, который сует ему в руки бенгальский огонь. Отказаться не в силах, он боязливо держит его на расстоянии и при первой возможности избавляется от этого фейерверка в руках. А натыкаясь на Сашу (Елена Оболенская), бредет за нею уже потому, что она уводит его в глубь сада — подальше от беззастенчиво фальшивящего Боркина: "Я вновь пред тобою", — во весь голос распевает он, по пути хватает Марфу Егоровну и увлекает за собой в вальсе.
Иванов и не целует Шурочку, сначала даже бежит от нее, безвольно просит: "Не надо… не надо…" Просит отсрочки, когда срывающимся голосом она, взволнованный ребенок, предлагает ему бежать в Америку, а не отказывает от бессилья. Но Сарра, которая приехала с Шабельским, застает его в тот момент, когда он прижимает ее голову к своей груди.
Однажды сказал: "Если бы у театра были деньги или вдруг с неба свалились деньги на кино, то, конечно, мое участие в политике свелось бы к художественному осмыслению действительности". Жаль, что денег нет, хотя и на думской ниве его активность, конечно, нельзя назвать бесполезной, а присутствие — кажется важным.
(обратно)
Геннадий Иванов ТРАНССИБ — ЭТО РОССИЯ
Начнем со стихов. В них, если они получились, всегда есть все, о чем стоит потом говорить, что стоит объяснять и комментировать. С них как-то веселее начинать:
* * *
Мне выпало счасть
е проехать по этой дороге —
От русской столицы до русского края земли.
Я видел Байкал и саянские видел отроги,
На север, я видел, великие реки текли.
Я ехал и думал о тех, кто сюда пробивался,
Кто русскими сделал великие эти края,
Кто в смутные годы предателям не поддался —
Транссиб и сегодня дорога твоя и моя.
Мне выпало счастье проехать по этой дороге!
Конечно, я видел хибарки и бедных людей…
Но главное то, что сегодня пребудет в итоге, —
Россия жива, не свернула с дороги своей.
Сто лет назад началось строительство великой Сибирской магистрали. Александр III подписал на имя своего сына Николая рескрипт: "Ваше императорское высочество! Повелев ныне приступить к постройке сплошной через всю Сибирь железной дороги, имеющей соединить обильные дарами природы Сибирские области с сетью внутренних рельсовых сообщений, Я поручаю Вам объявить такую волю мою… Вместе с тем полагаю на Вас совершение во Владивостоке закладки разрешенного к сооружению за счет казны… Уссурийского участка Великого Сибирского рельсового пути…"
Цесаревич Николай отвез к месту насыпи под будущую рельсовую колею тачку с грунтом…
2001 год — год Транссиба. Что-то такое произошло. Как будто одумались наверху, решили, что пора дать стране и созидательный импульс. Министерство путей сообщения поработало здесь на полную катушку — во всех центральных газет шла реклама "Транссибу — 100". Был сформирован агитационный юбилейный поезд "100 лет Транссибу", который с 9 по 25 июля проехал от Москвы до Владивостока и обратно. В этом поезде проехали по стране ветераны железной дороги, лучшие специалисты МПС, писатели, десятки журналистов. Правда, не было представителей РТР или ОРТ, и это плохо. Можно было так блестяще показать эту акцию по телевидению. Можно было через Транссиб показать всю нынешнюю Россию, пытающуюся подняться, опираясь на свою историю.