4 октября: города уничтожены. Люди принесли сюда города, как заразу. Города искони рождаются братоубийством, созидаются бунтом и гибнут небесным гневом.
9 октября: житель Оптимального Царства отрицает лишь то, что вызывает у него отрицательные эмоции. Мораль чистого человека эмоциональна. Полустершееся знание праотцев и бытовой опыт нового человечества говорят в нем. Сам он молчит.
14 октября: позавчера наступила золотая осень, вчера листья осыпались с деревьев, а сегодня выпал снег. Удивительно.
30 октября: подростком вечно завидовал младшему брату. Тот жил с гвардейцами и упражнялся в стрельбе. К брату были расположены окружающие. Он и теперь каждому — лучший товарищ. Но зависти больше нет. Ведь больше нет братьев. Одни дети, а к ним — какая зависть...
Цари умирают потому, что теряют силы к недвигу. Падают в народ, рассыпают власть. Или умирают для того, чтобы не смущать народ, склонный к ложным толкованиям. Цари не умирают. Царь О стоит в снегу у скалы, где начинаются реки. Он поет псалмы, ни о чем не думая.
Илья Бражников БЕС ПО КАПЛЕ (Апокалиптический либерализм Чехова)
Странное чувство охватывает, когда перечитываешь письма Чехова. Словно общаешься с абсолютно здоровым и трезвым человеком, который все понимает, во всем знает меру. Как будто никогда с ним не случалось, хоть самую малость, ничего "сверхъестественного" — ни разу ни призраки, ни черти, ни ведьмы не мерещились — ничего такого. Посмотришь на рассказы — нет, как же, было! Вот ранний рассказ "Ведьма", вот "Черный монах"… Только Чехов этот, в отличие от большинства своих современников, Бог его знает как, умел не придавать этому значения. Вот и посетовал Мережковский в 1892 г.: слишком много, мол, у этого писателя здоровья. А Чехов, между тем, был уже смертельно болен и знал это.
Десятилетием ранее Достоевский сделал своего чёрта либералом, а еще немного раньше прямо назвал революционеров (то есть будущих коммунистов) бесами. Борьба между "коммунистами" и "либералами", которая, как кажется, наконец затихает в нашей стране, есть, по Достоевскому, не что иное, как чистая бесовщина, борьба чертей с бесами. Чехов творил в эпоху, когда эта борьба в России только началась. Тогда задача была в том, чтобы расшатать все традиционные общественные устои, доказать, что существующие формы жизни мертвы и нуждаются в каком-то "обновлении", люди же должны во что бы то ни стало "освободиться".
I. Освобождение понимали по-разному. Чехов, более симпатизировавший постепенным эволюционным изменениям (вспомним лейтмотивом проходящие через его пьесы мечты о лучшей жизни "через двести-триста лет"), сформулировал как-то в известном письме к Суворину нечто вроде своего жизненного кредо — ежедневно выдавливать из себя раба по капле. Любопытно, однако, рабом чего Чехов себя долгое время ощущал.
Идея "выдавливания раба" (подобно современным и родственным ей идеям: З.Фрейда — об освобождении от "комплексов", Ф.Ницше — об освобождении от власти авторитетов, Л.Толстого — об освобождении вообще ото всего "лишнего") является, безусловно, либеральной идеей. Выдавливание раба — есть чеховская формула либерализации.
Итак, от чего хотел освободиться Чехов? Рабом чего он был?
В другом, не менее известном письме Суворину Чехов писал: "Я с детства уверовал в прогресс и не мог не уверовать, так как разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная".
Получив традиционное воспитание, Чехов считает прогрессом либерализацию семейных отношений — как между "отцами и детьми" (любовь к вежливости не допускает, чтобы кого-нибудь за что-нибудь "драли". Это негуманно), так и между женой и мужем. Именно тогда, в 90-е годы XIX столетия, то, что во все времена называлось прелюбодеянием, развратом, неожиданно получает наименование свободы:
Аркадина. …Наша близость, конечно, не может тебе нравиться, но ты умен, интеллигентен, я имею право требовать от тебя, чтобы ты уважал мою свободу.
Треплев. Я уважаю твою свободу, но и ты позволь мне быть свободным и относиться к этому человеку, как я хочу.