Или Солженицын утверждает, что в отличие от еврейских погромов русское правительство не обвиняли в подготовке армяно-азербайджанской резни (с. 335). На самом деле обвинение колониальной администрации в бакинских и карабахских «событиях» было одним из основных пунктов пропаганды кавказских националистов. Обвинение метрополии в местных этнических столкновениях — это общее место любого "национально-освободительного движения". (Сколько слёз пролито о специальном стравливании Британией индуистов и мусульман в Индии.)
Тут виден общий недостаток отечественных историков — невнимание к аналогии — на самом деле основному методу исторического исследования. У истории нет сослагательного наклонения, зато есть многовариантность. В очень значительной степени российская политика по отношению к евреям была калькой с политики Австрии, самой близкой к России (не дипломатически, а культурно) страны Европы. Это касается и рекрутского набора, и кагального самоуправления, и черты оседлости, и борьбы с шинкарством. Многие обвинения Солженицына в "самодурстве царской администрации" и "экспериментировании не по уму" отпали бы при корректном сравнении. Не нужно преувеличивать историческую самобытность России, до семнадцатого года типично европейской страны даже в смысле национальной символики. Сколько написано о "русском двуглавом орле". Но ведь двуглавый орёл вовсе не воспринимался в Европе как символ специфически русский или даже византийский. Двуглавый орёл был государственным гербом всё той же Австрийской монархии.
Но всё это частности. На мой взгляд, рассматриваемая книга есть лучшее произведение Солженицына после «Архипелага». Провал "Красного колеса", где автор сел между двух стульев, сильно повредил его престижу и как писателя, и как историка. "Двести лет" показали, что Солженицын сделал из произошедшего соответствующие выводы. Теперь его творческий метод — это не показ в картинках готовых концепций, а фактическое доказательство своей точки зрения, и доказательство, снабжённое соответствующим научным аппаратом. Остаётся поразиться мощи таланта 85-летнего (!) автора, вдруг показавшего, что он не только писатель или публицист, но ещё и настоящий учёный-историк.
И всё же… Всё же Солженицын историк "но ещё и". Пищевая пирамида фактов, только и делающая умозрительные спекуляции действительно историческим исследованием, у него безупречна. Но далее. Над этим, на самой вершине притаился главный зверь, ну никак не связанный со сказанным Солженицыным, и даже сказанному противоречащий. В этом смысле структура рассматриваемой книги вполне… еврейская. Работают крестьяне Ивановы, мастеровые Петровы, а наверху в замке сидит вместо родного паразита Сидорова, "не мышонок, не лягушка, а неведома зверюшка" Мордехай Каценелленбоген, оглашающая окрестности хулой на неведомо куда исчезшего предшественника. Рулады — виртуозны, антисидоровские аргументы — заслушаешься. Только Сидоров не просто хищник. Иногда, при большой оказии, и Сидорову приходится работать. Да так, что иногда оный Сидоров и живот свой на алтарь отечества кладёт. Случись беда, кинется народ к неведомой зверушке: "Защити, отец родной, совсем от бусурман проклятых житья нет", да не родной г. Каценелленбоген, а если бы и родным был, не смог бы всё равно защитить. У него вся сила в гудок ушла, в многодесятилетнее объяснение почему он хороший, а Сидоров плохой, или, если совсем конкретно, почему он здесь — чужой — работает министром, а родной Сидоров — в Париже шофёром.
Солженицын начинает с дотошного изложения истории еврейской общины России. Надо признаться, очень удачного по тону и хорошо аргументированного. Но по мере приближения к роковому “часу Х”, изложение начинает вихлять на американских горках. Уже окончание царствования Николая I венчается следующим «выводом»:
"…завершилось первое 60-летие массового пребывания евреев в России. И надо признать, что такая древняя, проращённая и сложно-переплетённая проблема — пришлась не по подготовке, не по уровню и прозорливости российских властей того времени" (с. 134).
Однако изложенные в книге Солженицына факты свидетельствуют совсем о другом. Перед читателем разворачиваются спокойные действия европейской администрации, решающей вопросы по мере их поступления и без суеты, малой кровью, постепенно играющей на повышение, по мере сил, именно посильно (любимое слово Солженицына) способствующей цивилизации одной из азиатских народностей Российской империи.