"Это совершенно невероятно! А как же Люся?!"
"Спит! Она когда засыпает, ее пушкой не поднимешь!"
"Хорошо…" — сказала Софья Васильевна, отдаваясь высокому, коротко стриженному врачу "Скорой помощи". А он не верил своему счастью, что вот грудь, живот, лицо той, которую он с детства помнил по фильмам.
"И пусть она уже немолода, но это же она! Она!" — думал Федор.
После они тихонько прокрались в свои комнаты.
Через час тучи прошли и брызнуло такое веселое солнце, что Шацкий застонал… И тут на участок въехала машина…
— А мы вернулись! — прыгая, кричала Люся. — Выехали, смотрим, а тучи уходят!
Посовещавшись, решили вечером жарить шашлыки. Софья Васильевна и Федор уехали за мясом, а Юрий Николаевич притянул к себе Люсю. Она целовала его и думала, что вот он, снявший такие фильмы… Он сам ее целует и сейчас она ему отдастся!
Светило солнце, и липа стояла, насквозь пронизанная светом.
ПУТЬ ДАЛЬНИЙ
Старицыны сняли дом у старой Акулины Матвеевны Воронковой. Сняли не потому, что дом был большой, чистый, с садом, а потому, что кроме Акулины Матвеевны никого в деревне не было. Старицына привезли на "Волге", показали дом. Когда старуха увидела квартиранта, поняла, что жить тому осталось мало. Высокий, худой, с коротким серебристым ежиком волос. Жена Старицына, молодая, черноволосая, вместе с сыном, парнем лет семнадцати, провели его в дом. Его положили в комнате, окна которой выходили в сад. После жена Старицына, Ольга Яковлевна, села в большой комнате с Акулиной.
— Значит, договорились? Деньги за полгода мы даем сразу, — Ольга Яковлевна достала из сумочки пачку денег, отсчитала и положила деньги с краю стола.
Акулина в черном платочке неловко сидела на стуле и боялась пошевельнуться.
— За присмотр мы вам, Акулина Матвеевна, станем платить отдельно. Степан Иванович не капризный. Ест он мало. Я буду приезжать через каждые три дня. Продукты также… — Ольга Яковлевна запнулась и посмотрела на сына, который бил мух по стеклам свернутой газетой. — Юра! Прекрати, Юра!
Юра послушался матери.
— Ну что еще?
— Дак одному-то ему как?
— Ему хорошо одному! Он любит быть один. И потом, он так меня просил! Ведь его Родина тут! Неподалеку была какая-то деревня… Не помню… Ее уже нет. Мы нашли эту. Если что случится… — Ольга посмотрела в коричневое лицо старухи, на котором золотисто поблескивали карие глаза, и неожиданно спросила. — А вам сколько лет?
— Восемьдесят пять… — ответила Акулина Матвеевна так, словно ей было стыдно за свой возраст.
— Мама, поехали! — мотнул головой упитанный сын.
Ольга Яковлевна вскочила и кинулась к мужу.
— Степа! — радостно, как на именинах, подняла она голос. — Мы поехали! Скоро будем. Жди! — и помахала рукой, как обычно машут детям.
Мать и сын уехали. Акулина продолжала сидеть, как сидела. В доме стало тихо, только ходики деревянно и мерно отбивали короткие щелчки. На русской печке проснулась черная кошка Мура. Выгнулась и неслышно спрыгнула на пол. Подошла к хозяйке и потерлась о шерстяной носок. Старуха огладила ее большой, с узловатыми венами рукой и поднялась.
Как случилось, что к ней привезли этого мужика, она и сама толком не разобралась. Приехали неделю назад, поохали, поохали, оставили задаток и укатили. После привезли постель, одежду, а сегодня и самого. И деньги за полгода вперед.
Акулина, испытывая неловкость, подошла к двери, за которой находился Старицын, и приоткрыла ее. Степан Иванович сидел на кровати в нижнем белье. Лицо его было серым, а под ввалившимися глазами чернели, как лужи, тени. По всему было ясно видно, что он измучен болезнью и страданиями. Губы были белыми с желтоватым налетом по углам.
— Чего ты поднялся? Али попить хоча? — спросила его Акулина и увидела, как побежали по его лицу две слезинки…
Она подошла, вытерла их передником и спросила:
— Степан Иванович, а тебе сколь лет?
— Пятьдесят пять, — хриплым шепотом ответил тот.
— Помираешь?
— Помираю…
— А чо с тобой?