— Ты, Иваныч, сиди, дыхай. Никого тута нету, нихто тебе не стревожит. Живи, дыхай…
Старицын сел на старую лавку и откинулся головой к забору. Солнце сидело над лесом, а из сада громко неслось пение скворца. Откуда-то из-за дома Акулина Матвеевна пригнала корову.
Она прошла мимо, пахнув навозом, молоком и полынью. Вспомнилось детство…
"А может, для этого я попал сюда? Для того, чтобы услышать этот запах и увидеть лицо Акулины?!" — думал он. И тут он понял, что совершил в этой жизни ошибку, за которую и расплачивается. Он женился когда-то на хорошенькой Ольге, не любя ее, а скорее из-за какого-то форсу. Миленькая, глупая и пустая бабенка, которую он втайне стал ненавидеть, словно высасывала его жизнь. Она бегала беспрестанно в театр оперетты, на концерты, посылала записки эстрадным певцам, подписываясь "жена генерала"…
Через три дня Ольга приехала навестить мужа и никого не застала в доме. Только через два часа шофер прибежал сказать, что старуха и «шеф» идут из леса.
Генерал не шел, а скорее волок ноги в разбитых кирзовых сапогах. Но лицо его изменилось… Оно стало крепче, словно подтянулось.
Завидя машину, Старицын сплюнул и сел на лавку. Подошла Ольга, старательно улыбаясь…
— Вот что, дорогая… — жестко начал генерал. — Попроси шофера, чтобы он мне привез книги… И никогда больше, никогда… — голос его хрипел, — чтобы я тебя не видел! Возьми в моей комнате заявление о разводе…
Ольга Яковлевна перевела взгляд на все слышавшего шофера, на темноликую старуху, и спросила:
— А хоронить тебя кто будет?
— Ненавижу! — генерал вырвал вперед свое тело и, потрясывая правой рукой, пошел в дом.
Когда жена уехала, Акулина погладила Степана Ивановича по голове так, как мать гладит своего ребенка.
— А давай-ка, Степа, я те баню стоплю?
— Стопи, матушка! Стопи мне, хорошая!
Акулина сама его парила. Старицын лежал на подстилке из клевера, а старуха в линялом сарафане, в рукавицах нахлестывала его сизое, умирающее тело. Вначале он ничего не чувствовал и лишь через час-другой, когда уже раза четыре Акулина стаскивала его с полки отдохнуть, услышал он горячий, проникающий до сердца жар… Сперва тело шло "гусиной кожей", словно изморозью, а теперь с него текло, как будто кто открыл невидимые вентили. До самой ночи Акулина парила, мыла, а после отпаивала чаем генерала.
Осенью Старицын копал картошку с Акулиной. К вечеру накопали сорок мешков, перетаскали в подпол. Когда засветились звезды, сели ужинать. Старицын ел свежую картошку и зачерпывал из миски толченый лук с огурцами.
— Бог тебя помиловал, Степа, — сказала ему вдруг старуха.
Старицын и сам это знал. Он чувствовал, что нет в нем больше тарантула. Как-то так случилось, что он его победил! Но в душе знал, что победить помогла ему она, Акулина Матвеевна.
Зимой старуха умерла. Старицын пришел с улицы с дровами, бросил их у печи и почуял неладное. Вошел к ней. Акулина лежала, переодетая в чистое, а то, в чем ходила, лежало свернутым на сундуке. Генерал подивился тому, как она все успела сделать…
Старицын нанял мужиков из соседнего села копать могилу, заказал гроб.
Хоронить везли на лошади. Под широкими санями скрипел снег, пахло конским потом. А поминки генерал сделал в колхозной столовой.
На поминках к нему подошел охмелевший председатель.
— Слушай, Степан Иваныч, а вправду, что ли, ты вроде как Акулины сын? Мне сказали, вроде как во время войны ты у нее потерялся? А как нашелся?
— Случайно.
— А правда, что ты генерал?
— Правда.
Председатель, еще совсем молодой мужик, почесал щеку.
— Да… Дела… А мы ее завсегда боялись… У нее глаз был тяжелый… Дела!
Вернувшись домой, Старицын накормил корову, кошку и пошел спать в комнату Акулины. Когда он проснулся, ходики показывали четыре утра. Он встал, оделся и отправился доить корову. После затопил печь, прогнал через сепаратор молоко. Когда подошел к зеркалу, чтобы расчесаться, увидел, что смотрит на него седой старый человек с седой бородой. Старицын улыбнулся:
— Сивый стал!
На другой день после смерти Акулины генерал женился на вдове тракториста Козьмина. Лида, его новая жена, была сухощава, с большими темными глазами. У нее было четверо ребятишек, старшему всего девять лет. Лида полюбила Старицына, ей всегда хотелось узнать, счастлив ли он? Но никогда спросить не посмела.
И ТАКОЕ БЫВАЕТ…
Autor: Александр Трапезников
ЧУДНЫ ДЕЛА ТВОИ, ГОСПОДИ!
Солнце било в левый глаз. Смыков очнулся, с трудом осознавая, что последние два месяца вылетели из его жизни напрочь. "Это не беда, — подумал он. — Главное — потею, значит — жив". Но с сегодняшнего дня он решил больше не пить. Однако интересовало, что же все-таки произошло в мире за эти два месяца. Какие такие события. Смыков потянулся к телевизору, включил и попал как раз на ненавистную ему дикторшу с последними новостями. Но говорила она что-то до того несуразное, что Смыков не сразу и сообразил, о чем идет речь. А дикторша вещала следующее:
— Вот уже три недели, как восстановлен Советский Союз, куда вновь вошли все пятнадцать республик, соревнуясь в быстроте воссоединения, даже Болгария просится, а блок НАТО тем не менее все еще не ответил на ультиматум нашего горячо любимого генерального секретаря Путина — и теперь вопрос стоит ребром: или с завтрашнего дня начинаются бомбежки Берлина, Парижа, Лондона, Вены, или блок распускается, а военные преступники будут выданы Варшавскому трибуналу.
— А Америка куда смотрит? — озадаченно спросил Смыков.
— Америка, — словно отвечая на его вопрос, заметила дикторша (которая, надо сказать, десять лет назад ликующе приветствовала распад Союза), — уже возвратила Аляску нашей Родине и теперь просит гуманитарной помощи, поскольку все западные и восточные ее штаты погрузились на морское дно. Правда, связи с Вашингтоном пока нет: пуэрториканцы, захватив Белый дом, молчат.
Затем дикторша сказала, что сегодня, возможно, пойдет дождь, и исчезла с экрана. Солнце светило вовсю, и Смыков ей не поверил. "Какой дождь? — подумал он. — Ну чего она врет?" Было бы пасмурно, а пока ясно. Впрочем, ясности никакой в голове Смыкова не было. Раздался звонок в дверь, вошел его сосед Зубарин.
— Слушай, — сказал он. — Мы вчера с тобой сколько выпили?
— Смыков считать не стал, а задал свой вопрос:
— Ты мне лучше скажи, какая власть на дворе?
— Какая, — ответил Зубарин. — Я так думаю, что татаро-монгольская.
— Это как же понимать?
— А так. Выхожу я утром на улицу, несу бутылки в приемный пункт. А там сидит какой-то мурза с усиками. Тару взял. "А деньги?" — спрашиваю. "Кака деньга? — отвечает. — Иди-иди, дань принес, хорошо". Выхожу я из пункта, гляжу на вывеску. А там написано: "Прием дани у населения великому хану. Без выходных. Орда у нас теперь, Смыков, орда.