Деревенская проза — это авторы, чьи художественные оценки и образы несут в себе впитанную с молоком матери этику и эстетику деревенского уклада. Это искусство целого, воссоздающее собой органичный мир деревенской жизни ("Привычное дело", «Кануны», "Последний поклон", "Мужики и бабы", "Прощание с Матерой" и др.), зрение, способное охватить всю панораму описываемой реальности и передать ее составляющие в пропорциональном соотношении.
Юрий Казаков, горожанин по происхождению, в иных рассказах умел вжиться, вчувствоваться в специфику деревенской жизни и показать эту жизнь целостной. Он стоит гораздо ближе к деревенской прозе (я имею в виду не столько даже хронологически, сколько по психологическому содержанию), чем новомировский найденыш.
Деревенская проза ныне если где и представлена, то не на страницах "Нового мира", сегодняшней эстетике которого она просто чужда, а в "Нашем современнике", в произведениях старых провинциальных авторов. Пусть это сочинения, написанные скорее по инерции, бледные по художественному исполнению, они тем не менее в психологическом отношении продолжают деревенскую прозу. А.Титов же как писатель из разряда пьецуховых, основной представитель которых тоже ведь пишет цикл "Лето в деревне".
А.Титов ставит в центр повествования деревенского дурачка по прозвищу Джон (какое прозрачное имя) и на протяжении всей повести крутит его так и эдак, как курицу в гриле, с бесконечными повторениями. Все остальные лица и события служат только сооружением сцены для этого бедолаги, сделавшегося по воле автора кривляющимся шутом, шутом-символом. Утрированная роль Джона-дурачка не может не создавать ощущения искусственности всего происходящего. Не случайно имя такое искусственное — Джон. Не случайно — жизнь, которой не было.
Сплошь и рядом в авторской интонации пробивается откровенное непонимание того мира, который автор описывает, его особых обычаев и законов.
А теперь спросим: соответствуют ли все эти признаки поэтике деревенской прозы?
Илья КИРИЛЛОВ
Олег Головин ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ДОКУМЕНТАЛИСТИКА (Чем на самом деле является новый роман Ильи Стогoffа "Революция сейчас!")
По-видимому, сегодня происходит перевоплощение наших постмодернистов. Илья Стогoff, автор знаменитого "Мачо не плачут", одним своим псевдонимом на «off» подчеркивающий во всем подражание Западу, теперь, оказывается, пишет документальные романы. Да еще с каким названием! "Революция сейчас!" Здесь уже попахивает 280 статьей (п.2) УК: "Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя РФ с использованием СМИ". До пяти лет! Свою же «Революцию» Стогoff написал в течение каких-то трех октябрьских недель 2000 года, как сам он и признается. Достаточно ли трех недель для поиска и обработки материала по нашим революционерам с конца 1980-х годов и до сегодняшнего дня, судить не нам. Дело в другом.
На пять лет по 280 статье этот роман явно не тянет. Общее впечатление, создавшееся по прочтении сего документального произведения — это впечатление от книги, написанной наспех. Видимо, автор не шибко утруждал себя тем, чтобы внимательно изучить подробную историю нашей оппозиции.
В части из описываемых Стогoffым мероприятий я сам участвовал. И здесь, с моей точки зрения, просто недопустимо дилетантское и поверхностное описание этих событий. А именно, несоответствие дат и времени, перевирание действующих лиц и так далее. Например, так автор описывает известный несостоявшийся обстрел из гранатомета посольства США: "Еще более радикально подошли к вопросу в Москве. В воскресенье, 4 мая 1999 года, в 13.42 напротив здания посольства США …" Во время несостоявшегося обстрела я был у здания посольства США. И было это на четвертый день бомбардировок Югославии, то есть 28 марта 1999 года, а никак не 4 мая. И именно после этого инцидента были запрещены любые пикеты у штатовского посольства. Пускай это незначительный маленький пример, но он, на мой взгляд, прекрасно показывает несерьезный подход к делу. Очевидно, что книга написана с наскока. А разве так пишут документалистику?!
Более того, автор целые разделы в книге посвятил никому неизвестным анархистам (не потому ли, что сам анархист?), непонятным "новым левым", трем "краснодарским террористам"… Но за всей этой мелочёвкой, про главное-то Стогoff и забыл: в книге нет не то, чтобы отдельной главы, а даже небольшого отдельного рассказа о трагических событиях сентября-октября 1993 года! Есть только несколько упоминаний вскользь, мимоходом об этом периоде. Это лишний раз подтверждает известную мысль отечественных писателей-почвенников о том, что, если в патриотическом лагере писателей за это время было создано огромное количество произведений, воспевающих героев 93-го, то либералы, сознавая свою неправоту по данному вопросу ("Раздавите гадину!"), побоялись написать что-либо про 1993 год. Для них тема октября 1993 года — это жесткое табу. Почему молодой Стогoff, вроде особенно ничем себя не запятнавший, придерживается этого правила, неизвестно.
Но я все равно рад этой книге и от души поздравляю автора. можно уже будет говорить о новой революционной тенденции в русской литературе, которая захватила даже такого постмодерниста, как Илья Стогов. В любом случае, то, что сегодня пишутся такие романы, это хорошо. Надо же с чего-то начинать…
Олег ГОЛОВИН
Юрий Кувалдин ЯЗЫК УЛИЦ
Слово «улица» давно меня преследует. Еще на заре туманной юности у меня были стихи Мандельштама, переснятые фотоаппаратом с машинописи. Мандельштам — поэт улицы, поэт очень широкого диапазона. Почти что все его вещи я вызубрил наизусть и с восторгом читал их каждому встречному-поперечному. Потом стали появляться наброски… Потом я познакомился с Надеждой Яковлевной Мандельштам. Она жила в Черемушках. Под окнами звенел трамвай. Сухощавая старуха с «Беломором» в зубах. Принимала меня на маленькой кухоньке (она жила в однокомнатной квартирке на первом этаже). Угощала сухарями и чаем. Листала мои заметки, хвалила… Как важна похвала молодому! Я сам теперь, работая с молодежью, выискиваю у них сильные куски, страницы, чтобы похвалить. Нагибин на этот счет четко сказал, что художнику нужна похвала и только похвала…
Бывшие советские «толстые» журналы медленно умирают, теряют подписчиков, а я создал еще один «толстяк». И знаете почему? Журнал должен вздохнуть новизной, чтобы выражать свой взгляд на жизнь, на развитие Москвы и России, на искусство и литературу. Свой! Когда мы говорим: "Журнал Твардовского", — мы понимаем, о чем идет речь. Для меня Твардовский — прежде всего русский воин Теркин, смелость, мужество и воля. Или, когда говорим о театрах, — это "Театр Любимова" или это "Театр Фоменко"… К сожалению, в журнальном мире я не могу сейчас так — по имени создателя или главного редактора — назвать журнал. Все они для меня — чужие журналы. Сбились все на одном интеллигентском пятачке (так называемые «демократические» журналы).