Может, этот дог по природе своей и не был деспотом, а просто одинокой несчастной собакою, выкинутой на улицу по своей ущербности? иль хозяева померли? иль в новых обстоятельствах недоставало обычных денег, чтобы прокормить зевластое существо? Ему так хотелось иметь дом, обычную крышу над головой, и он забрел в тот двор, где всегда двери были полыми, и для дога это показалось знаком судьбы. А мы же, всегда имея дело с добрыми, покладистыми собаками, не имеющими сторожевой хватки, не были готовы понять скитальца, случайно, иль по особому наитию забредшего к нам; и вглядываясь в это чудовище с лошадиной головою и гнедыми глазами, мы насочиняли себе фантазий. По своей расплывчивости внутреннего мира, взвихренности его, мы привыкли во всем необычном видеть знак, некий фантом, судьбу, и от этого заряда нас уже не освободить; подобные люди переделке не подлежат.
К счастью нации лишь крохотный осколок народа, оторванный от матери-земли, обитающий меж каменных вавилонов, склонен к перелицовке, к переплавке своей национальной сути. Это особый тип людей подначальных, умеющих ложиться под сильного, искать в нем укрепы, исполнения задуманных неясных чаяний; и вместе с тем в этой породе глубоко с болезненностью заложены самолюбие и нарциссизм, они не слышат чужого мнения, любое искреннее слово соскальзывает с их шкуры, как с брони, не достигая сердца. Они любят, не имея своей воли, устраивать прожекты и в них вовлекать множество несчастных людей, ибо обладают краснобайством необычайным, ибо бесконечные говорильни ни к чему не обязывают; работу они обычно стремятся переложить на чужие плечи, чтобы не ответить после своим положением. Сегодня они с партийным билетом, полагая его за индульгенцию в устроении личного счастия, завтра они под либералом, наивно восклицая на каждом перекрестке, де, они всегда были свободомыслящими, а в коммунисты их затащили непосильные обстоятельства, коих нельзя было избежать, чтобы не угодить в тюрьму. Ныне они первые у церковного амвона со свечкою, чтобы священник замолвил за них милосердное слово перед Господом. Для себя они прочат вольную жизнь, для простеца же человека постоянно сыскивают деспота, чтобы под его железной дланью творить беззакония.
Когда в стране появляется деспот, то он приходит к власти не сам по себе, не по своей воле, как в том нас пытаются уверить (на примере Сталина), но его желает вот этот разряд людей, который по истечении времени пытается столкнуть с власти и призывает на него погибели и отмщения. Именно те силы, что в свое время вытащили Сталина в вожди, и выковали вокруг его чела золотой сияющий нимб, и сбились в тайную кучку, чтобы перенять престол, но вскоре лишились головы, постепенно превращаясь в страдальцев. Внуки же, отмщенцы, сделали из своих дедов героев, а из Сталина —"вампа". Это сословие межеумочных людей, быстро забывших свою родову и мужицкие корни, словно крапива на погосте, никогда не чахнет, даже в роковых обстоятельствах сыскивая себе соков. По своей жизнеспособности оно напоминает крыс, они повязаны меж собою невидимыми вервиями, и если одна крыса в Москве заплачет от боли, то другая в Париже печально вздохнет по ней от жалости… Роковое для нации сословие обычно вынашивает деспота от страха перед толпою (народом); а устраивает гибель властителя уже из страха перед ним.
Плохо, что наша Церковь слабо вразумилась победительной силой веры, отступилась от униженного и пригрела ростовщика, признав, что неправедные деньги могут быть прощены Господом. Увы, деньги ростовщика — это горшок с угольем на краю кладбищенской могилы. В прежние времена были благодетели, но они отчисляли от нажитого в трудах, соскребая с них накипь неправедного; нынче же жертвуют от наворованного и попадают тут же в святцы. Это роковое племя, подчистую ограбив народ, со всех амвонов трубит, что красть вредно, красть преступно и неправедно, что Бог покарает стяжателей; но покарает лишь тех, кто стащил горшочек масла, мешок картофеля, круг творога; но сохранит в милости неиссякновенной тех, кто из воздуха накрутил миллион и оставил в сиротских слезах тысячи вдов…