Уже в начале XVIII века, на знаменитом Выге, начали складываться духовные стихи силлабического строя в честь своих "отцов и учителей". Некоторые из них были распеты, и их мелодии записаны крюками. Но для первых трех четвертей XVIII века записи стихов представляют все же нечастое явление. Уже с рубежа третьей-четвертой четверти, да, появляются сборники духовных стихов, подчас с крюковыми мелодиями. Что же эти стихи собой представляют?
К сожалению, собственно памятников старообрядческой поэзии среди них мало. Про выговские стихи мы уже говорили — но они не слишком часто встречаются в сборниках. Преобладают же всевозможные тексты кантов — внецерковных духовных песен Западной и Юго-Западной Руси. По большей части тексты кантов представляют собой переложения на силлабический стих канонических стихир со всевозможными риторическими украшениями в духе наиболее провинциальных польских иезуитских школ. Таков был репертуар кантов в России того времени — и он отразился в старообрядчестве. Иногда встречаются записи некоторых духовных стихотворений Ломоносова и его последователей; это только показывает увлеченность старообрядчества того времени стихами. Крайне редко но все же встречаются записи старых фольклорных духовных стихов, и мы должны быть благодарны старообрядцам, ибо никто, кроме них, не записывал эти фольклорные стихи. Но это — лишь то, что старообрядчество ХРАНИЛО, а отнюдь не выражение ЕГО духа.
Разумеется, старообрядцы не только переписывали более или менее некритично стихотворения на духовные темы, подчиняясь общему настроению русского общества — массовой любви к стихам. Есть и стихи, написанные ими. И хотя эти стихи нелегко бывает выкопать из-под кучи всяких украинских виршей на стихирные темы и на польско-иезуитский лад, сиречь кантов, но поиски вознаграждаются успехом. Уже в первой половине XVIII века появляется духовный стих "По грехом нашим" с подзаголовком "Об озлоблении на кафоликов" (то есть об озлоблении врага рода людского не на католиков, конечно, а на кафолическую Православную Церковь). Сначала читаешь эти вирши, как просто несколько неуклюжие стихи человека, не вполне умеющего ни строить строчку, ни распорядиться образами, и вдруг — сквозь не слишком хорошо построенные строчки прорвется искренняя боль человека, его горестное чувство крушения русского мира. А потом, словно на крыльях одушевления, польется такая искренность, такая поэзия, какую просто не чаял встретить в XVIII веке:
Окрились, душе, крилы твердости,
Растерзай, душе, мрежи прелести,
Ты пари, душе, в чащи темныя,
От мирьских сует удаленныя…
Это же какой-то идеальный синтез староцерковного, народного — и стиха, в котором чувствуется уже классическая выстроенность! И не чистый фольклор, и не чистая литургика, и не классика — но чудесный сплав и того, и другого, и третьего…
Этот стих (который мы приводим целиком под номером 1 по рукописи Российской государственной библиотеки начала XIX века, шифр М. 6420, л. 60 об. — 70 об.), пелся, был положен на крюки. Мелодия несколько уныла, но заслуживает внимания. Она представляет собой как бы попытку создать суровый и мрачный марш-шествие — но с использованием старинных знаменных мотивов.
Примечательно, что этот стих приняли, значительно его переделав, старообрядцы самого крайнего согласия — так называемые бегуны, не желавшие иметь никакого общения с государством, попавшим, по их мнению, под власть антихриста. Следы выстроенности стиха в этом случае исчезли в большей степени — но народная поэзия, с небывалой силой обрисовывающая всю картину отчаяния людей, ужаснувшихся жестокому натиску безжалостного западнобесия, порой становится здесь наивной для нас, а порой поднимается на новую высоту, рисуя потрясающие, космически-фантастические картины:
Из расселины горы каменны
Изыде на Русь седмоглавый змий.
То ли адский зверь десятирожный
Со множайшими с коркодилами.
Попали стадо овец мысленных,
Умертви овцы и со пастыри.
Возсмерде воздух от овечь плоти,
Обагрися земля от овечь крови,
Премени море сродство водное,
Премени лето теплоту свою,
Наступи зима, зима лютая…
Можно ли найти лучший сплав народного и церковнославянского, при котором соединялись бы виды выразительности как того, так и другого пластов? И где можно найти такую фантастически-жуткую картину, пред которой бледнеет фантазия Босха?
Следующий стих, более поздний (1838–1840 гг.), характерен тем же сплавом староцерковности, народности и попытки усвоить классическое стихосложение (хотя в данном случае последнее явно не удалось). Он написан на трагическую тему: во время жестокой борьбы со старообрядчеством Николаем I применялись садистски-издевательские методы. В частности, обитатели знаменитых Иргизских скитов высылались на Кавказ, в «неспокойные» места, в надежде, что предки басаевых и радуевых вырежут их. Это горькое чувство и видно в стихе "Боже, приидоша", взятом нами из фундаментального труда Т.С. Рождественского о старообрядческой поэзии, вышедшего в 1913 г. (с. 36–37).