Выбрать главу

Могло бы быть интересным интервью Нины Красновой с поэтом Виктором Боковым в журнале "Наша улица" (№ 7, 2001), если бы оно было как следует вычищено от всяких залетевших на диктофон междометий, а рассуждениям Бокова о природе песенного жанра не мешали то и дело врывающиеся в текст пассажи о том, что Зыкина "не заводила шашни с поэтами", поскольку у нее были свои увлечения, и что композитор Пономаренко не был ее мужем, потому что "он на другой сексуальной дороге работал", и что у самого Бокова с Зыкиной "как-то сразу так возникло… возникло так, что я с ней, а она со мной".

Намного интереснее должны показаться читателям публикующиеся в "Нашем современнике" (начиная с восьмого номера за этот год) воспоминания Василия Ивановича Белова "Невозвратные годы" (хотя, я думаю, им и можно было придумать хоть немного более оригинальное название).

Все это говорит о том, что, пока не появилось достойного осмысления действительности на художественном уровне, самым эффективным жанром литературы становится голая ПРАВДА, которая ярче всего проявляет себя в дневниках, воспоминаниях, эссе да в переписке. Хотя иногда она прорывается и в стихах, как, например, это видно по подборке Владимира Шемшученко в том же девятом номере "Роман-журнала, ХХI век": "Пения ангелов мы не услышим / и громогласно не грянем: "Ура!" / Мы пропищим, как церковные мыши, / и дезертируем — во вчера. // Плач о погибели просто умора. / Где уж нам смерть принимать на миру? / Ждем своего приговора / на сатанинском пиру. // Господи! Люди-то были какие. / Песни о них распевают ветра: / град на Днепре — под десницею Кия! / Град на Неве — под десницей Петра!" Помню также, в том самом номере «Невы», где были опубликованы воспоминания Сергея Яковлева о "Новом мире", напечатаны замечательные стихи поэта Виктора Брюховецкого: "Ленина сменивший на Петра, / город вымыт, вылизан с утра… / Прибываю в Питер из Самары. / Тополя шумят над головой. / Из вагонов — лица-самовары, / пахнущие скошенной травой, / пахнущие медом, степью дикой, / ветром, обжигающим виски, / Родиной несчастной и великой, / и родной до боли, до тоски — / от сознанья — каждый что-то значит, / от обиды: упади — сотрут… / Гибнет «Курск», в толпе никто не плачет, / "Сторонись!" — носильщики орут. / Сторонюсь… / А день — что плащ в накрапах, / в серой дымке, питерский вполне. / И вокзал, как зверь на сытых лапах, / нас глотает. / И не страшно мне! / В пасть вхожу. Как гулко в этой клети! / Жулики! Ментов — ни одного. / Русский царь пустым зрачком из меди / смотрит и не видит никого".

Понятно, что поэзия быстрее реагирует на требования времени, она — жанр мобильный, более оперативно перестраивающий и свою образность, и свою символику. Но хочется верить, что вслед за стихами рано или поздно пойдет и новая интересная проза. А темы для нее, как показывают публикуемые эссе и мемуары, время и жизнь всегда предоставляют в изобилии.

Николай ПЕРЕЯСЛОВ

(обратно)

Илья Кириллов СРЕДЬ ЗЕРЕН И ПЛЕВЕЛ

В журнальной прозе последних месяцев трудно выделить произведения, художественная значимость которых требовала бы безусловного о них разговора. Художественный уровень как критерий в оценке современной литературы, кажется, вообще утрачивает смысл. Что же тогда выходит на первый план или, скажем так, что должно быть на первом плане? Очевидно, все-таки не новаторство форм и не идеологическая основа, а значимость "человеческого содержания", воплощенного в литературном произведении. С этой точки зрения заслуживают разговора недавние повести "Один плюс один" ("Дружба народов", 2001, № 10) и «Минус» ("Знамя", 2001, № 8) Романа Сенчина, прозаика из поколениях тридцатилетних. О творчестве Р.Сенчина в целом и об этих его новых журнальных публикациях я надеюсь поговорить в ближайшем будущем отдельно.

Выходят из печати и, как всегда, особое место в сознании читающей публики занимают сочинения Вл. Маканина. В его новом рассказе "Однодневная война" ("Новый мир", 2001, № 10), положа руку на сердце, трудно рассмотреть сколько-нибудь изрядную художественную ценность. Также в рассказе нет ничего, что могло бы быть характерным, показательным для общелитературного контекста, и тем не менее, как все почти произведения Вл. Маканина рассказ притягивает, о нем нельзя не сказать. Эта притягательная сила Вл. Маканина при его совсем не роскошных художественных данных, пожалуй, самая загадочная черта писателя.