А тут такой блат! Из низов, прямо с улицы врываются всякие-разные Федоры Шаляпины, Василии Шукшины, Петры Лещенко и Аркадии Северные!
Во саду при долине
Громко пел соловей.
Я, мальчишка на чужбине,
Позабыл всех друзей…
В сущности, Аркадий Северный и в родном Ленинграде был, как на чужбине. Ушел от жены, хлопнув дверью, ничего не взяв. Вот это истинно по-русски! Не как, к примеру, у Пастернака, за наследие которого перегрызлись дети, внуки и любовницы. Американствующие прогрессисты! Пастернак страдал на четверти га в двухэтажном коттедже в Переделкино! (Эти дачи прежде принадлежали военморам. Затем их «приватизировали» многочисленные пастернаки.) Пострадать бы ему в парадном под батареей на драповом пальто, как Аркадию Северному. Или пройти жуткий путь Мандельштама! А вообще, в зубах уже навязли все эти мифы про «страдания» Пастернака и переделкинско-"аэропортовских" узкокружковых деятелей. Последние дни свои Аркадий Северный провел в компании обойщиков дверей, пьяниц. Умер в потемках, на полу, хрипя. Типичные признаки обширного инфаркта. Никто даже не обратил внимания на этот то ли хрип, то ли кашель. Он был почти что знаменит, как назвали фильм о нем его друзья. И умирал, по всей видимости, с надеждою, что его голос не забудут.
"Ворона" в целом — выворотка чеховской «Чайки». Я живу на Москвереке, поведение чаек похоже на поведение ворон, мои персонажи убеждены, что чайка и ворона — одно и то же. В финале молодая героиня Маша (ворона) обеляет себя, а кавказец Абдуллаев, который ходит в белом костюме, оказывается аферистом. Он организатор пирамиды, инвестиционного фонда из ничего. Абдуллаев откровенен: "Вы, русские, хорошие, как дети маленькие, мы вам работу найдем… Мы скупаем ваши города и села, мы двигаем производство, мы гоним нефть на Запад, мы устанавливаем курс валют на бирже…" Я написал это летом 1994 года, еще до разворота событий на Кавказе.
То есть я хочу сказать, что писатель обладает даром предвидения. Прежде всего писатель должен быть оригинален. Ни в коем случае он не может быть традиционен, ни в коем случае! Гений начинается с переоценки всех ценностей. Объявляет короля — голым! Такой писатель отбрасывает все условности: литературные, партийные, национальные. Исходя из этого, сам писатель — и пророк, и лицедей. Писатель, который не знает лицедейства, не знаком с системой Станиславского, — не умеет перевоплощаться в персонажей, особенно в отрицательных. Поэтому у такого писателя не персонажи, а муляжи, схемы. Перевоплощаться — очень сложно, практически невозможно. Ты — не ты, а кто-то другой. Твое имя и фамилия — условны. Тебе можно дать тысячу фамилий, а сможешь ли ты тысячу раз быть не похожим на предыдущий экземпляр? Писатели, не владеющие лицедейством, неубедительны. Они пользуются расхожим, примитивным интеллигентским приемом бесконечного монолога. Но это не художество, это — филология. А филолог, критик — враги искусства. Неполноценные завистники, поскольку сами неспособны на высокое художество. Я залезаю в шкуру каждого своего героя. И старухи Ильинской, мечтавшей сыграть Нину Заречную, и Абдулаева. И Маши, которая в Абдуллаева стреляет.
Я большой иронист. Однако многие говорят, что читатель не принял постмодернизма. Или не понял! А читатель нигде ничего не принимает. На читателя ориентируются только посредственности, зарабатывающие бабки на этом читателе. Они связаны одной веревкой своего времени. Когда их время выходит, они исчезают вместе с этим временем. В сущности — их нет, они не существуют! Хотя кажется, что существуют. Вообще, человечество инертно. Новые идеи воспринимает, когда их авторов зароют в могилу, и еще пройдет лет триста, и уже никто не знает, что было, чего не было, есть только миф, вспомните движение христианства. У читателя вызвали шок крайние вещи. Но ведь жизнь, известно, без берегов. И я приемлю эпатаж великого Маяковского — сбросить Пушкина с корабля современности, и — бумага нужна живым! Россия переполнена талантами. Скоро обручи лопнут, таланты хлещут через край. Нет тотального советского мнения (одного) на литературу. Наше время — отсутствие этой всевластной партийной точки зрения! Свои планеты и свои солнца. И я отношу себя к первопроходцам, людям прорыва. Не в формальном смысле, а в узловом, в художественном. Не надо бояться крайностей. И в идеях, и в образах, и в языке.