Но пришло горе. Ушел уже навсегда наш мятущийся Виктор Петрович. И я не знаю, как у моих друзей красноярских, но у меня в памяти осталось в результате только хорошее, да и в прозе его прежде всего будут помниться добрые герои. Его изумительная бабушка, его Акимка, его ранние пасторальные офицеры. Зло улетучивается быстрее. Недаром и в завещании его виден тот, прежний Астафьев. Замечательный тон, уважительное отношение к людям, доброта и требовательность. "Если священники сочтут достойным, отпеть в ограде моего овсянского дома. Выносить прошу меня из овсянского дома по улице пустынной, по которой ушли в последний путь все мои близкие люди. Прошу на минуту остановиться возле ворот дедушкиного и бабушкиного дома, также возле старого овсянского кладбища, где похоронены мои мама, бабушка, дедушка, дядя и тетя. Если читателям и почитателям захочется проводить поминки, то, пожалуйста, не пейте вина, не говорите громких речей, а лучше помолитесь. На кладбище часто не ходите, не топчите наших могил, как можно реже беспокойте нас с Ириной. Ради Бога, заклинаю вас, не вздумайте что-нибудь переименовывать, особенно родное село. Пусть имя мое живет в трудах моих до тех пор, пока труды эти будут достойны оставаться в памяти людей. Желаю всем вам лучшей доли, ради этого и жили, и работали, и страдали. Храни вас всех Господь".
Проникновенные, чистые и воистину христианские слова. Будто уже оттуда, с Горних высот обращается к нам один из последних лидеров ХХ века.
Ощущение такое, что неумолимый и жесткий, трагический и великий ХХ век зовет за собой всех своих свидетелей и сотворителей. На наших глазах в самом прямом смысле уходит, ускользает минувшая эпоха. Как быстро за последние два года поредели ряды главных участников исторических событий. Остается молчаливая массовка. Еще немного — и мы уже окончательно будем жить в ином, чуждом для нас мире, с иными законами, иной моралью, иной литературой. И переделывать этот мир будут уже совсем другие люди, движения, союзы. Тем более важно нам, людям исторического промежутка между разными цивилизациями, донести нравственные и культурные ценности русского народа в новое время, новым людям. А Виктору Петровичу Астафьеву за все то непреходящее и глубинно-народное, что есть в его литературе, сотканной из бесконечного труда и бесконечных страданий, последний поклон. Царь-перо выпало из рук. Кто подхватит?
Евгений Неелов ВО ГЛУБИНЕ РОССИИ
Совсем недавно в культурной жизни Карелии произошло весьма знаменательное событие. Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН выпустил в свет третий, заключительный том "Истории литературы Карелии" (Петрозаводск, 2000 г.), посвященный в основном русской литературе региона. Первый том — "Карельский и ингерманландский фольклор" написан Э.Г. Карху и опубликован в издательстве "Наука" (СПб, 1994 г.), второй том — "Финноязычная литература Карелии", написанный Э.Л. Алто, вышел в том же издательстве "Наука" в 1997 г.
В "Предисловии" редактор тома Ю.И. Дюжев вспомнил, что примерно в середине позапрошлого века в журнале "Современник" Н.А. Добролюбов заметил: "Вся литературная деятельность сосредотачивается у нас почти исключительно в двух столицах, и мы смотрим на это как на вещь совершенно нормальную, полагая, что этому так и быть должно, что это все в порядке вещей…" Не правда ли, эти слова старого критика и сегодня вполне актуальны: ведь если верить иным, особенно столичным, средствам массовой информации, литература и сегодня, в начале XXI века, "делается" прежде всего в Москве и Санкт-Петербурге, именно туда стремятся попасть все талантливые или хотя бы подающие надежды литераторы, испытывающие вечный, освященный классиком зов — в Москву, в Москву, в Москву!
Это глубоко ошибочное, тем не менее достаточно широко укорененное в массовом сознании убеждение не случайно, ибо оно является отражением и следствием более глубокой закономерности, великолепно сформулированной в свое время Некрасовым:
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России —
Там вековая тишина.
Для поверхностного массового слуха столичный "шум" заглушает тишину провинции, но для тех, кто умеет слушать, тишина России еще слышнее на фоне "шума". Ведь эта тишина, по Некрасову, особая: